И вот, 15 июня 1981 года. Торжественное построение на причале. Напутственные слова комбрига капитана 1 ранга Александра Ивановича Фролова. Оркестр, «Прощание Славянки» и в путь! На выходе из Кольского залива нас накрыл снежный заряд. Причем настолько плотный, что видимость не превышала 150 метров. Выходили с помощью радиолокатора и радиолокационной приставки «Пальма». Палуба покрылась приличным слоем снега сантиметров 5. Но через несколько часов снег просто растаял. Погода была благоприятная, даже солнышко выглянуло из-за угрюмых северных туч. За нами, как привязанная, шлепала «Марьята», норвежское судно, РЗК, всегда сопровождающая нас, для чего бы мы ни вышли в море. Обстановка на корабле устаканивалась и вошла в нормальное русло: вахта, подвахта, отдых. Несмотря на кипучую энергию командира, ему хватило ума не дергать экипаж учениями, тренировками, которых в базе хватило выше крыши, чуть ли не на всю оставшуюся жизнь. Во всяком случае, первую неделю. На рубеже Нордкап – Медвежий «Марьята» отвязалась от нас и пошла следить за нашими кораблями, как только те высовывались из Кольского залива. Между тем, были отработаны смена вахт, дежурство по низам, регулярные проверки личного состава. Повторяю, жизнь вошла в русло боевой службы.

Прошли Бискай, Гибралтар, почти обогнули западную Африку и получили задачу прибыть в Гвинею, порт Конакри. Это был мой первый заход в инпорт офицером. Интересно, конечно! Я немножко вру. Только командир может сказать, что Я заходил туда-то, все остальные могут сказать, что МЫ заходили туда-то. Так что, это был НАШ заход в Конакри, столицу Гвинеи. Стали на якорь рядом с островом Тамара, с ударением на последний слог, как и все остальное, потому что государственным языком в Гвинее является французский. На борт прибыл офицер связи от гвинейского флота младший лейтенант Жан-Пьер Кутино и сообщил, что для нашего экипажа приготовлена культурная программа: посещение острова Тамара с купанием на пляже, поездка в Киндию (местечко, где располагался советский центр по изучению тропических болезней) и много чего еще интересного. Я был офицером связи от нашего корабля, так как неплохо объяснялся на товарно-базарном английском. Но в Гвинее английский был не нужен. И моя функция заключалась в том, чтобы расплачиваться с Жан-Пьером за привезенные диковинные загадочные фрукты, вроде авокадо и гуаява, собственным одеколоном и мылом, припасенными для обмена с аборигенами. А по-русски Кутино и сам неплохо говорил, так как учился в Советском Союзе несколько лет. На следующее утро мы спустили спасательный баркас, и первая группа моряков во главе с нашим старпомом старшим лейтенантом Рогатиным Владимиром Ивановичем отправилась на остров Тамара на пляж купаться. На острове всех построили, и Жан-Пьер провел тщательный инструктаж, рассказав, что в местном лесу водится небольшая, но очень опасная змея. Называется мамба, пятиминутка или смерть всадника. Во времена завоевателей – колонизаторов эта пресмыкающаяся гадина доставляла немало хлопот именно шевалье, бросаясь на них прямо с ветвей деревьев. Лес, кстати, от пляжа, начинался всего в нескольких метрах. После инструктажа моряков отпустили, и они разбежались играть в футбол, купаться, загорать и всячески развлекаться. Прошло всего несколько минут, когда группа примерно из пяти матросов, весело щебеча под теплым африканским солнышком, подбежали к офицеру связи гвинейского флота и принесли на палке ту самую «смерть» зеленовато-черного цвета, разумеется, уже дохлую. Жан – Пьер Кутино, несмотря на вполне себе темный цвет кожи, побледнел и потерял дар речи!

– Такая, что-ли?! – резвились ребятки.

Старпом, по просьбе Кутино, приказал выкопать в песке на кромке пляжа и леса почти метровую, глубоченную яму, в которую и сбросили несчастную змею. Оказалось, что если наступить на голову даже мертвой мамбы, может непоздоровиться очень даже серьезно. А нашим морякам было все пофигу. Они просто сшибли ее с ветки и добили палками. Яму закопали, покупались, позагорали и вернулись на корабль. Следующая группа отправилась на остров после обеда и тщательного инструктажа уже самого командира корабля. А с ним шутки плохи!

Каждый день, примерно в 16–16.30, как по расписанию, небо затягивалось сплошными тучами, и с неба не шел, а скорее срывался тропический ливень. Стеной! Видимость – ноль. Мы подавали сигналы тифоном, как в тумане. А личный состав выгоняли на верхнюю палубу помыться. С мылом и с мочалками. Нельзя же упускать такой подарок природы. Тем более, пресной воды не хватало. Через полчаса удовольствие заканчивалось, и все шли сушиться. Как – то раз, на переходе в Африку, принимая топливо и пресную воду от танкера, мы организовали баню. Не подумайте, не сауну, а просто, чтобы помыть моряков, пока из танкера бежала пресная вода, заполняя наши танки. А наш секретарь партийной организации Коля Рыжих, только сменившись с вахты (надо отдать должное Николаю, он нес вахту вахтенным офицером, несмотря на политическое образование), разумеется, тоже спешил смыть грязь и пот с уставшего тела. Но, произошло то, что и должно было произойти. Коля намылился, и вода кончилась! Потому что наши цистерны были полны, шланги отсоединили, танкер отвалил от нас, и наступил режим экономии. То есть вода стала подаваться в магистрали только на полчаса, по расписанию, чтобы заполнить питьевые бачки в кубриках и каютах. А Коля-то намылен! Чем домываться-то? Тогда он, как в известной комедии «12 стульев», стал звать хоть кого – нибудь! Отозвался матросик, запоздавший при вытирании тела после помывки.

– Слышь, моряк! Позови кого-нибудь из младших офицеров.

– Понял. Сейчас будет сделано!

Мы, три офицера из нашей общей, бывшей мичманской каюты, увидев масштабы стихийного бедствия, постигшего соратника – собрата, потянулись к раковине. Каждый взял по чайному стакану, набрал его холодной водой из-под недавно наполненного бачка, и отправился вызволять попавшего в беду друга. Хотя, вполне себе объемный обрез (таз) стоял возле умывальника в каюте. И так по кругу, раза по три – четыре! Надо было видеть Колину физиономию, когда он ополаскивался холоднющей водой порциями по 250 граммов! Мы Николая уважали и ничего против него не имели, но было просто смешно, а мозгов у нас еще не хватало!

Потом была экскурсия в Киндию. Этот населенный пункт находился в ста, стапятидесяти километрах от Конакри. Нас, человек 50, баркасом перевезли на причал, посадили в автобус, и мы поехали. С нами был несменяемый офицер связи Жан-Пьер Кутино. В Киндии было интересно, что там находился памятник той обезьяне, которая снялась в том, еще черно-белом фильме «Тарзан», который мы, родившиеся в 50-е – 60-е толком и не видели. Был там еще питон по кличке «Петя», абсолютно инертный тип, готовый позировать перед фотоаппаратами, как вам заблагорассудится. С ним, мы, конечно, пощелкались. Прохладный, даже холодный питон, обнимал нас как родных, и снимки потом получились замечательные. Так как было очень жарко, после посещения Киндии, поехали купаться на водопад. Он назывался очень романтично: Фата невесты. И, правда, напоминал нечто подобное! Вуаль де Марье, красиво, правда? Вода срывалась с двухсотметровой высоты и разлеталась тысячами прохладных брызг, как громадный душ. Капли достигали размеров грецкого ореха, но удовольствие было неописуемым. Мы поплавали в небольшом озерке у подножия водопада, прохладились как следует, и отправились в родные пенаты, на корабль. Пребывание в Конакри продолжалось около четырех недель. За это время мы с моим командиром боевой части Бажановым Анатолием подготовились к переходу в Луанду, столицу Анголы, страны, где шла нешуточная гражданская война. И нам предстояло в ней поучаствовать, хотя этого мы еще не знали. Там была куча противоборствующих сторон: ФАПЛА – народная армия Анголы, ФНЛА – Национальный фронт освобождения Анголы, УНИТА – националистические отряды под руководством некоего Савимби, СВАПО – патриоты Намибии, кубинский контингент, советские советники и ЮАРовские регулярные войска. Были и советники из стран Варшавского договора. Короче, Ноев ковчег при пожаре во время наводнения.

На переходе в Луанду курс подкорректировали так, чтобы пройти «Золотую точку», то есть точку с координатами 0 градусов широты и 0 градусов долготы. В ней же пересекли экватор и отпраздновали День Нептуна. Особенности этого праздника рассказывать не буду. Это знают все моряки, а кто из гражданских не знает, можно посмотреть в интернете. Традиции были полностью соблюдены. Всем вручили памятные Дипломы о пересечении экватора. Обстановка в Луанде резко отличалась от Конакри. Здесь расслабляться уже не приходилось. Сразу по приходу была организована ППДО (Противоподводно-диверсионная оборона корабля), спущен рабочий катер, вахте выданы гранаты, автоматы и началось методичное обрабатывание акватории в радиусе нескольких сот метров от корабля. С борта тоже производилось гранатометание, причем незакономерное. Надо пояснить, что гранатометание при ППДО необходимо, чтобы уничтожить возможных подплывающих боевых пловцов противника в случае необходимости. Плотность воды в несколько раз превышает плотность воздуха, и гидродинамический удар при взрыве гранаты уничтожает все живое в радиусе около сорока метров. Вахта ППДО неслась круглосуточно. Но жизнь на корабле не замерла. В конце июля в Луанду приехали советские артисты. Среди них был И. Д. Кобзон. Они дали отличный концерт прямо на причале, у которого был ошвартован наш «Гремящий». Наш командир, по законам гостеприимства, после концерта пригласил Иосифа Давыдовича в кают-компанию на ужин. Ужин продолжался до утра. Иосиф Давыдович много пел, пил наравне со всеми, но совершенно не пьянел. Я, как умеющий играть на гитаре, в отсутствие других возможностей, как мог, аккомпанировал известному артисту. В 4 часа утра я заступил на вахту к трапу. Около 6 утра Кобзон уехал с корабля. Но, около 8 часов вернулся с двумя канистрами, подозреваю, что с пивом. А покидая борт, нес трехлитровую банку соленых огурцов, банку воблы и буханку черного хлеба. Это то, чего в Луанде нельзя было найти ни за какие деньги.

В самом конце июля мы получили задачу следовать в Мосамедиш (ныне Намиб), главный южный порт Анголы, через который шло снабжение частей вооруженных сил Анголы и отрядов СВАПО – патриотов Намибии, которых ЮАРовцы вытеснили на юг Анголы. Снабжением воюющих частей занимались советские сухогрузы Одесского морского пароходства и кубинские транспорты. Один из них назывался «Матанзас», как сейчас помню. Транспорт – восьмитысячник (водоизмещение восемь тысяч тонн) советской постройки, тип «Ленинская гвардия». Возили стрелковое вооружение, боеприпасы, запчасти для БТРов советского производства, артиллерийские орудия, снаряды к ним, продовольствие, медикаменты, в общем, все, в чем нуждались защитники Анголы. С нами были сторожевой корабль «Ревностный» и БПК «Таллин». ЮАРовцы заявили, что разбомбят порт Мосамедиш. Мы заявили: только попробуйте! На нашем корабле разместился штаб 30-й отдельной бригады во главе с комбригом капитаном 1 ранга Литвиновым В. И. Мы связались с береговыми частями ПВО, прикрывавшими порт, узнали, какими средствами они располагают, поделили зоны ответственности. Дальше всех стрелял БПК «Таллин» с ЗРК «Шторм» – до 40 км, потом наш ЗРК «Волна» – до 25 км, и расположенные на берегу 2 ЗРК «Печора» – тоже примерно 25 км, потом «Ревностный» и «Таллин» с ЗРК «Оса» 11 км и артиллерия всех трех кораблей. Таким образом, получалась довольно глубокая и хорошо эшелонированная ПВО обороняемого порта.