– В вашей империи нет аристократии? – с искренним тоном любознательности спросила принцесса Алиния, как спрашивала всегда у философа Гидро, который оказался на самом деле дедом этого юноши, этого молодого хана по материнской линии.

– Есть аристократия. Да, хоть под какой личиной не скрывалось бы то или иное государство, место для аристократии всегда найдётся. Потомки великого предка стали забывать некоторые его наставления. Покорённые государства были намного богаче, чем обширные степи нанголов. Роскошь затмила некоторые души потомков великого предка, потомков великого войска.

– Она затмила и душу хана, пожаловавшего к нам? – не без тени осторожности, но с какой-то долей кокетства задавала этот вопрос старшая принцесса.

Понимал он в этот миг, что задаёт она вопрос такой, в душе своей, разделяя полностью вот такое мировозрение его великого предка. Была бы она мужчиной, то каким бы доблестным воином была бы она. Ох, как не желал бы он иметь такого врага. Но она чистая, благородная девушка, притом высоких королевских кровей, что, ни на есть, сама старшая принцесса королевства. Что ж, человеческий шаблон всегда будет преобладать над иными воззрениями и иерархия всегда останется. Но она на самом деле девушка с чистой душой, как и её младшая сестра. Скорее от матери взяли они такое состояние души, чем от отца. На вопрос же надо было отвечать, и он ответил, как и есть:

– Я вырос не в юрте, как великий предок, а во дворце. Конечно, по роскоши он уступает намного пышному Дувру. Но не в этом суть. Меня учили, и я был прилежным учеником. Учили мудрые учителя, и среди них была непосредственно моя мать, что учила меня в традициях воззрения моего великого предка. Но не только. Она учила языку своей родины, и отец мой всячески поощрял такое обучение. Великий предок ценил учёных людей, мастеровых своего дела. Вот потому я и обрадовался, когда узнал, что мой дед по материнской линии является учёным-философом.

– Для меня это неожиданность, потому что я ученица Гидро.

– Я знаю.

Набережную Росены покрывал чистый песок, что в пору было бы пройтись по нему и босиком. Может, хан Аурик так и сделал бы, но этикет, опять же выдуманный человеком, не позволил ему вот таких вольностей. Тем временем яркое светило неспешно, но клонилось к закату, предваряя изумительный багрово-красный закат, его искрящие отблески на ровной глади Росены.

Не одни они оказались в такое чудесное время на берегу изумительной реки. Приходили сюда, по большей части, те, кого аристократия часто и презренно обзывала чернью. Но души их больше были привержены к красоте природной, чем души благородных рыцарей, баронов, графов, герцогов, венчающих сложные ступени иерархического порядка. Для них простота бытия была обыденной нормой, потому и души чисты от всякой скверны разных предрассудков, уготованных для тех, кто следует принципам вот такого общественного построения, опять же выдуманного человеком. Вот потому хан Аурик и увидел перед поединком на турнире, в миг такой обострённости разума, светлый фон над головами тех, кого и принято называть чернью.

Охрана во главе с младшей принцессой расположилась подаль, как бы соблюдая некоторую, всё же, солидную дистанцию, дабы не мешать вот такому разговору старшей принцессы, будущей королевы с ханом, правителем дальних земель.

К удивлению их, на берегу этой реки оказались и несколько нанголов во главе с неутомимым Джэнде. И тоже на почтительном расстоянии. Понять их можно было. Ведь и они – охрана своего хана на чужой земле.

Кто-то из присутствующих на берегу затянул песню таким приятным мужским тоном, которую подхватил такой же мелодичный женский голос, и сливаясь вместе, они составляли удивительно приятную гармонию с багрово-красным закатом, с тихой рябью на воде, от которой так и отражались огненные блики уходящего дня. И светлая аура воцарилась на набережной Росены. И стоило прислушаться к этой дивной мелодии, захватившей вмиг господство на всём берегу изумительной реки.

Песня была о вольных птицах, улетающих с наступлением холодов в южные жаркие края, чтобы возвратиться весной, когда набухают почки на ветвях каштана, к гнёздам, где вышли они в жизнь, и где дадут сами жизнь потомству. Так было, так будет всегда. Так же, как птицы, вольна была в помыслах своих, в устремлениях своих одна девушка, но законы человеческие не позволили ей быть подобно птицам, и ради человеческих гнёзд, что дали жизнь ей и тем, кого она знала всегда, ушла она против воли своей на восток. Пышным цветом расцвели человеческие гнёзда. Но где же та, ушедшая в неизвестность, променявшая счастье личной свободы ради счастья и благоденствия для всех? Канула в безвестности, в самых глубинах чужой земли.

Закончилась песня, повергшая не в уныние, но в раздумья, в такое осмысление сути человеческого бытия.

– Я в первый раз услышала эту песню, когда пришла сюда вместе с учителем Гидро. У него тогда проступили слёзы, но я не понимала тогда от чего. Так он был задет этой песней. Я спросила у него, но не услышала ответ. Однажды ненароком спросила у одного из простого люда про эту песню. И тогда он мне объяснил, и тогда я узнала. И теперь я понимаю досконально – эта песня о Вашей матери, хан Аурик, – и взглянула принцесса, и был глубоким её взгляд, и шёл, изливался оттуда свет мудрости.

– Она была счастлива на востоке. Она была на вершине аристократии, ханшей своего государства. И сам хан, мой отец, держал с ней совет. Сын и дочь родились у них. Во всяком случае, страдающей её никто не видел. Да, она была счастлива, моя мать.

– И сейчас сын той, воспетой в песне, возведённой в героиню народа Кранции, стоит на берегу Росены.

Некоторому молчанию имело место быть. О чём призадумался хан далёких земель? Первой нарушила молчание опять же принцесса:

– В официальной истории нет даже упоминания о ней. А кто у нас учит официальную историю? Конечно, дети аристократии, которые будут править в своих герцогствах, да графствах. Да и будущие рыцари тоже. Ведь они – главные охранники аристократии. Но однажды я сказала об этом учителю Гидро. Но он выразился так, как никогда не выражался. Больше от него таких крепких ругательств я не слышала.