Шрифт:
Дарья, видно, готовилась давно. На ней было закрытое нарядное платье, белые туфли. И фата на голове.
Ну, а сопровождающие были кто в чем. Ясно, что это приглашение они получили неожиданно.
Прохор подал большие толстые свечи. Отец Анатолий зажег их и вручил молодым.
Дело пошло.
Казаков твердо решил ничего не упускать. И провести обряд по всем правилам.
Предварительно пояснив молодым, что они сейчас пройдут предварительное действо, он торжественно сказал:
– Сейчас у нас совершается обручение. То есть я объявляю вас женихом и невестой. И с этой минуты вы начинаете уже жить не так, как раньше. Не для себя, а друг для друга. Как захочет ваш супруг и супруга… Кольца взяли?
Дарья протянула ему два тоненьких золотых колечка. Одно побольше. Одно поменьше. Отец Анатолий начал тянуть фразу:
– Обручается раб Божий Роман рабе Божией Дарье!
Повторив это трижды, он взял в руки теплые, видно, нагретые в кулачке кольца. И, поочередно меняя их, надел ей его кольцо, ему – ее. И так снова и снова обменял их.
Покончив с этим делом, он произнес:
– Господу помолимся!
И запел торжественный кондак.
Наступило время чина венчания. И отец Анатолий обратился к оробевшим ребятам:
– По чину венчания я должен задать вам соответствующие вопросы, касающиеся твердости вашего намерения в отношении друг друга…
Помолчал. Продолжил:
– С этого момента вы, когда посмотрите друг на друга и увидите какой-нибудь телесный или духовный изъян, вы должны ясно осознавать, что это ваш личный изъян. Ибо, – Анатолий возвысил голос и поднял указательный палец вверх, – с момента совершения сего таинства венчания вы становитесь одним человеком. И что бы с вами ни случилось – беда или радость, – это ваше общее.
В древние времена был обычай – перед выходом из родительского дома молодые вместе выпивали общую чашу вина до дна. А потом разбивали ее. Это для того, чтобы больше никто из нее не пил. Потому что это только ваша чаша. Ваша общая судьба. Как говорил Христос – в Царстве Божием не женятся и замуж не выходят. Но те, кто здесь, на земле, и в этой жизни обвенчался, и в жизни будущей будут вместе. Поэтому сейчас я должен вас в соответствии с каноном спросить обоих… – помолчал торжественно. – Имеешь ли ты, Роман, намерение всеблагое и твердое взять в жены Дарью?
– Да! – тихо ответил парень и кивнул чубатой головой в знак согласия.
– Не обещался ли ты другой невесте?
– Нет!
А затем уже к Дарье:
– Имеешь ли ты, Дарья, намерение всеблагое и твердое взять в мужья раба Божьего Романа? Не обещалась ли ты другому жениху?
Громко и отчетливо ответила и она.
Отец Анатолий взял из рук Прохора разукрашенную венчальную корону. Поднял ее на вытянутые руки, перекрестил ею Романа. И водрузил корону-венец на его белокурую макушку. Села она плотно – только чуб торчал сбоку. При этом действе он трижды произнес венчальную формулу:
– Венчается раб Божий Роман рабе Божией Дарье! Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь!
То же действо он проделал и по отношению к Дарье. Только корону на голову не водрузил. Ее над головой невесты держала свидетельница-подружка (чтоб прическу не испортить).
Проговорил венчальную формулу:
– Венчается раба Божия Дарья, рабу Божьему Роману. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь!
Затем наступила главная минута. Он трижды вознес тайновершительные слова, благословляя их:
– Господи, Боже наш, славою и честью венчай их!
А уж потом запел, зачастил:
– Господь наш… Иже еси на Небеси… Да святится имя Твое… Да приидет Царствие Твое… да будет воля Твоя… – и далее по тексту.
Получилось вроде неплохо, даже несмотря на отсутствие певчих.
Теперь надо было дать наставление молодым. И откуда что взялось? Он прямо разливался соловьем:
– Холостяцкая жизнь скучная, тоскливая. А сейчас у вас начнется жизнь новая, наполненная радостями. – В воображении Казакова даже пробежали картины тех радостей, что ожидают их. – …Поэтому в их предвкушении вам дается по три глотка вина из Каны Галилейской…
И снова пономарь – молодец, что бы он делал без него? – оказался рядом с серебристым сосудом на блюде. И отец Анатолий по очереди поднес насыщенное алое вино к розовым губам невесты и жениха.
Ну, а дальше – дело техники. Соединил руки молодых, наложил на них сверху свой омофор. И повел их три раза вокруг аналоя, где лежит Евангелие. Провел. Предложил поцеловаться.
Провел. Предложил поцеловаться.
И снова дал наставление о том, что предстоит им наиважнейшее дело в жизни. Но тут он говорил и чувствовал какую-то неискренность в своих словах. А почему? Да потому, что сам этого не испытал.