Обедали чуть теплым борщом, поджаркой с гречкой, соленой – любимой внуком – капустой.

Павлик хлебнул борща и отодвинул тарелку. Татьяне Сергеевне пришлось подать мясо.

– Кто мясо глотает, тот умирает! – сообщил внук, наколов на вилку кусок поджарки.

– Почему это?

– Потому. – И, сунув кусок в рот, стал жевать. – Нам Зоя Борисовна так сказала.

– Глупости какие-то.

– Да-а! Кто мясо глотает, тот умирает!

– Почему умирает-то?!

Она понимала, что спорить с четырехлетним ребенком глупо, бесполезно, но копившееся с утра раздражение искало выхода и вот, кажется, нашло. Татьяна Сергеевна уже кипела, представляла, как выскажет воспитательнице, этой Зое Борисовне, по поводу идиотского «кто мясо глотает…». В самом деле – что за дикость? Они так там приучают, что ли, детей мясо не есть?..

– Кто мясо глотает, тот умирает, – как назло, не унимался Павлик.

– Перестань ты, ешь давай!

– Надо мясо жевать, а не глотать. А кто глотает – тот умирает!

– У-у, – поняла наконец Татьяна Сергеевна. – Да, правильно. Правильно вам говорят… – И почувствовала неловкость, даже стыд, будто уже отчитала воспитательницу ни за что.

И чтобы подавить это чувство, она повелительно, слегка грубовато произнесла:

– Жуй хорошенько, не отвлекайся!

Заскреб ключ в замке. Павлик тут же соскочил со стула, побежал в прихожую. А оттуда уже бодрый голос деда:

– Здорово, Пал Палыч! Как дела?

– Нома-ально!..

Еще не уловив запаха, Татьяна Сергеевна поняла, что муж навеселе. Его всегда выдавали глаза – они становились как-то ярче, выразительней, в них появлялись одновременно и радость, и виноватость. И голос тоже немного менялся – слова произносились слегка натужно и нараспев, как у страшно уставшего, но и счастливого человека.

Вообще-то выпивал он редко, очень редко, если сравнивать с большинством других, даже вполне интеллигентных мужчин. Приятельницы когда-то давным-давно, случалось, намеками предупреждали Татьяну Сергеевну, что именно в таких скрываются запойные алкоголики, психопаты, способные наделать ужасных вещей. Она обижалась на эти намеки, хотя втайне, конечно, и беспокоилась… Но вот прожили почти тридцать лет – ни одного скандала бурного. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить…

И все же она ощутила недовольство, нет, точнее ревность, что муж выпил. Сразу возникли вопросы: с кем? по какому поводу? Ведь и она могла бы…

– Со Стахеевым пришлось по чуть-чуть, – сказал, будто ответил ей муж.

– А что у него? Очередной юбилей? – усмехнулась Татьяна Сергеевна и тут же пригасила раздражение: – Обед готов, дорогой. Только холодный…

– Можно и холодный. Голоден, как папа Карло!

Пока он переодевался, умывался, дали электричество. «Ишь ты, – изумилась Татьяна Сергеевна, – на полчаса раньше!» И это слегка повысило настроение; она с увлечением стала накрывать на стол…

Павлик смотрел в комнате телевизор, муж торопливо хлебал борщ, она сама, сидя напротив за квадратным столом, пила чай.

– Как лекции? – задала традиционный вечерний вопрос.

И Юрий Андреевич ответил, как и всегда:

– Да ничего, без эксцессов. – А затем, подумав, добавил, наверное, для разнообразия: – Экзамены скоро.

– Подлить еще?

– Не откажусь.

– Там и кость есть. Погложешь?

– Можно.

Муж снова принялся за еду, а Татьяна Сергеевна без мысленной подготовки, неожиданно для самой себя спросила:

– Как думаешь, картошку когда будем сажать? Люди уже начали… Середина мая.

Вилка, которой Юрий Андреевич ковырял кость, замерла, потом опустилась на стол. Он посмотрел на жену; в глазах растерянность, будто его ударили, но не сильно, и он не знает – в шутку или всерьез…

О даче они не говорили с того момента, как увидели остатки домика. Молча сняли тогда утеплители из мешковины и соломы с уцелевших после пожара плодовых деревьев, сгребли листья с виктории, забрали из обуглившейся времянки несколько более-менее нужных в дальнейшей жизни вещей, заперли ворота и пошли к автобусной остановке… Их москвичок уже стоял к тому времени в гараже с заклиненным мотором, лысыми, до проволоки изъезженными колесами.

Да, тогда, в начале апреля, Татьяна Сергеевна была уверена: дача отныне в прошлом, больше не достанет сил приезжать туда, видеть черную язву посреди участка. Но только – как без нее?

– Надо сейчас решать, – уже уверенней продолжала Татьяна Сергеевна, – через две недели лето уже. Хоть что-нибудь успеть посадить.

– Да я понимаю, – с усилием выдавил муж. – Но не могу я, понимаешь… Как труп там лежит…

Он сказал то же самое, что думала и она, теми же почти словами, и от этого она загорячилась:

– А как мы будем без дачи? Ира вон таскает с работы маленько, но ведь… А у нас семья. Покупать?.. Так вообще никаких денег не хватит. Павлику витамины нужны. Что ж, без домика… у других и не было…

Муж еле заметно кивал, на лице уныние и тоска, и еще такое выражение… Оно бывает у щенков, когда их наказывают, а они силятся, но не могут понять за что.

– Извини, что настроение порчу тебе после работы, – тихо, но неумиротворенно говорила Татьяна Сергеевна. – Просто без этой картошки несчастной тоже нельзя. Деньги рекой утекают… На одного Павлика сколько… Сегодня пошли гулять – и восемьдесят рублей как не было. То ему шоколадку, то мороженое, а нет – скандал. Знаешь ведь его характер… В парке еще аттракцион поставили – замок-батут. Пятнадцать рублей сеанс… Три раза пришлось платить, еле увела… За лифт вон прибавили… На той неделе за вывоз мусора тоже… А картошку, я тут глянула, продают – двенадцать рублей килограмм… За квартиру в месяц выходит по триста рублей почти. С человека. А у нас пятеро тут прописано…