Парень молчит. Я на мгновение отрываю взгляд от дороги, чтобы посмотреть на него. Его взгляд направлен на меня. Но в то же время он будто где-то в другом месте, в своих мыслях.

– Гм... обычно в этот момент мне в ответ называют свое имя. Это нужно для оформления документов на ремонт. Ну, моему отцу.

– О. Да... Ник.

Я записываю его имя вместе со своим и смеюсь.

– Что тут смешного? – похоже, он защищается. Это немного странно.

Я бросаю на него быстрый взгляд. Его брови нахмурены. Челюсть плотно сжата.

Ха!

– Стиви. – Я указываю на себя. – Ник. – Теперь палец указывает на него.

Он смотрит на меня как на пришельца, который только что приземлился.

– Стиви Никс27. «Fleetwoodmac»28. Ты ведь слышал о ней, да?

Если нет, то он потеряет еще одно очко. Я снова смотрю на него. Напряжение на его лице исчезло, а губы на самом деле изогнулись в улыбке. Быстрые перепады настроения?

– Да, я слышал о ней.

– Слава Богу. Мне пришлось бы оставить тебя одного посреди дороги, если бы ты не знал ее.

Ему смешно.

– Так, а фамилия у тебя есть, Ник? Или ты один из тех особенных людей, которым достаточно просто имени? Как Шер. Или Мадонна.

Он снова хихикает.

– Слейтер.

– Ник Слейтер, – повторяю я. – Что ж, приятно познакомиться, Ник Слейтер.

Протягиваю ему руку, он берет ее и встряхивает. И я совершенно не чувствую никаких странных покалываний в руке при прикосновении к нему. Ох, как бы мне этого хотелось. Но я чувствую. Что все это значит – бабочки в животе, покалывание в руке? Отстраняюсь и обхватываю рукой руль.

– Так ты потерял свою майку? Или кто-то сорвал ее с твоего разгоряченного тела? – тычу пальцем в его голую грудь. Ту самую, которой я отчаянно и безуспешно пытаюсь не любоваться с тех пор, как впервые увидела его. – Или ты просто имеешь что-то против маек в целом?

Наступает пауза. Мы вновь глядим друг на друга. И снова эта улыбка в его глазах.

– Я пролил на нее кофе.

– Ах, тогда понятно. Я бы, наверное, тоже сняла майку, если бы пролила на нее кофе. Но, честно говоря, меня тогда точно обвинили бы в непристойном поведении. У вас, ребята, все гораздо проще.

Я слышу смешок со стороны соседа. Но не могу понять, смеется он вместе со мной или надо мной. Наверное, все же последнее. Не могу винить его за это. Я действительно болтаю ерунду девяносто девять процентов времени.

Мы сидим в тишине. Нет, я умею молчать, когда это необходимо. Но что-то в этом парне заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. Я нервничаю. Но это не испуг. А еще прямо в эту минуту мне хочется сорвать с него одежду. Что не очень хорошо, так как из-за этого у меня начинается словесный водопад, который продолжает литься из моего рта.

– Ладно, я знаю, что тебе не нравятся «В-52» и Уитни. Тебе нравится Пэт Бенатар29?

Пэт – королева. Я люблю ее как никто другой. От его ответа зависят оставшиеся у него очки.

– В библейском смысле?

Я фыркаю от смеха.

– В свое время она была горячей штучкой. – Я киваю. – Но мне интересно, что ты думаешь о ее музыке.

Почему у меня чувство, что все мое существование зависит от этого ответа?

– Так и есть.

Ну, сейчас проверим, что там дальше с его баллами. Я ухмыляюсь, заработав его смешок.

– Ну... я не ненавижу ее музыку, если это поможет.

Он улыбается, снова демонстрируя свои идеально-белые зубы.

–Но если мы вернемся в восьмидесятые, мне больше по душе «Metallica» и «Iron Maiden» 30.

Смотрю на его кожаную куртку и татуировки. Теперь мне все становится понятно.

–Да, тут я с тобой согласна. У них было несколько хороших песен.

Красавчик закашливается, поперхнувшись.

– Прости, что? Я думаю, ты ошибаешься. Почти уверен, ты хотела сказать, что у них была куча отличных песен. Или мне нужно начать называть их?

Я невольно смеюсь.

– Успокойся, мальчик-хэви-металл. Мне нравятся «Guns N'Roses»31, если это тебя успокоит.

Он фыркает.

– Наверное. – Пауза. – Значит, тебе действительно нравится развлекательная музыка восьмидесятых?

– Если под развлекательностью ты подразумеваешь ее неповторимость и яркость, то да.

Снова пауза, но на этот раз ее можно просто коснуться в воздухе автомобиля. И мне не понятно, что сейчас происходит.

– А как насчет современной музыки? – его голос звучит тише, чем раньше, и совсем другим тоном.