— О, у нас у всех бывает время от времени подобное ощущение, — произнес вкрадчивый любезный голос. — Беспокоиться в общем-то незачем, это всего лишь трюк сыгранный с нами нашими нейтронами, вроде дежа ву.

— О, нет! — в ужасе отшатнулся Родрик. — Это Старый Ник!

— И совсем не старый, — учтивый галантный черт погладил свою козлиную бородку. — И не Старый Ник, а всего лишь сын Старого Ника. Но вы можете называть меня «Жужжапчел».

— Ну, это просто прекрасно для тебя, — воинственно нахмурился Родрик, — но как мне называть себя?

— Родрик, — заявил с металлом в голосе черт, — и не смей пытаться быть чем-то иным! — а затем улыбнулся, смягчая свой подход. — Я знаю, как это бывает, у тебя то и дело происходят эти вспышки воспоминаний, обрывки ощущения, что ты на самом деле кто-то другой. Пусть тебя это не тревожит, это всего-навсего симптом внутреннего конфликта. Со мной тоже такое случается. Ты б не поверил, но время от времени я обнаруживаю, что бормочу что-то на церковной латыни!

— Ты прав, — проворчал Родрик. — Я в это не верю.

— Веришь ли ты в это или нет, а делать будешь как сказано! — Жужжапчел обвел горящим взглядом их троицу. — Я б хотел, чтобы стало совершенно ясно одно: вы в моей власти, и чертовски обязательно будете поступать так, как вам велено!

— Вот именно, «чертовски», — фыркнул Родрик.

— И с тебя этого хватит! — Жужжапчел ткнул пальцем в Родрика, и у того расцвело на щеках и на лбу с полдюжины красный пятнышек. Он взвыл от боли, сгибаясь и закрывая лицо ладонями, а Жужжапчел негромко рассмеялся.

— Фантомные осы действуют всегда безотказно. Но не волнуйся, немножко уксуса с несколькими кубиками льда живо тебе помогут... Эй, эй, там! — он стремительно обернулся и ткнул пальцем в тетушку Дил, которая пыталась выкинуть под шумок солонку в мусорную корзину. — Подсыпь его! — он медленно двинул пальцем и рука тетушки Дил отправилась вместе с ним обратно к стакану с соком, переворачивая солонку и подсыпая в стакан соли.

Жужжапчел удовлетворительно кивнул:

— Вот так, молодец старушка. А теперь, ты! — он показал на Франка. — Отнеси поднос обратно к дамам, живо!

Франк, бормоча и стоная еле волочил ноги, но взял поднос и повернулся к двери.

— Лучше, — кивнул Жужжапчел. — Намного лучше. Отлично. Отныне просто делайте, что велят. И чтоб больше никакого этого подрывного индивидуализма, слышите? Потому что я буду следить! — он взмахнул перед собой рукой и исчез. На мгновение кухня наполнилась звуком отдаленного жужжания, затем оно тоже растаяло, и Франк вышел за дверь.

Родрик застонал и закончил заклеивать себе лицо маленькими пластырями. А затем повернулся, снова поставил табурет у дверного косяка и опять забрался на него с двумя досками и ведром.

— Ты забыл снова наполнить его, — резко указала тетушка Дил.

Родрик опять застонал и принялся слезать обратно.

Франк, еле волоча ноги, вошел в гостиную и поставил поднос на столик между Л'Аж и Петти.

— С этим все, — резко бросила Л'Аж. — Можешь теперь идти.

Франк ворча ушел.

Дядя Цукор нагнулся вперед, причмокивая губами.

— Терпение, дядя, — строго сказала Л'Аж, — будет тебе твой прохладительный. Но сперва нашей юной гостье.

— Ну конечно же, — выдохнул Цукор, — ну конечно же.

— Какой прекрасный сервиз, — робко заметила Петти. — Оловянный, не так ли?

— Ну спасибо, милочка, — Л'Аж добавила в чашку Петти сливок. — Да, оловянный. Серебро на самом-то деле такое до ужаса роскошное... Вот, — она вручила Петти хрупкую фарфоровую чашку на блюдечке. — Пейте, не стесняясь.

Но извините, если я сама не буду.

— Ей надо выпить томатный сок, пока тот не свернулся, — объяснил дядя Цукор.

— О, конечно, — согласилась Петти, А затем нахмурилась. — Что?

— Э, Франк! — быстро позвала Л'Аж.

Дворецкий протопал в гостиную, снова ворча.

— Зажги мне сигарету, — Л'Аж помахала длинной русской папироской на конце огромного мундштука из слоновой кости.

Франк, рыча, неуклюже завозился с архаической трутницей и ударил кремнем о кресало. Искра упала на горку плауна, и вспыхнул язык пламени поярче магниевого.

Свет ударил по солям серебра в томатном соке и проявил быстрый портрет мускулистой фигуры в комнате наверху, в постели. Петти уставилась на лицо Адониса и ахнула: