В том, что сейчас Ренар и Морис — воплощение зла и коварства, не стоит даже сомневаться! Все Д'Амарьяки такие! Это генетически обусловлено и подкреплено дурным влиянием семьи, вот! Так что нечего вспоминать чарующий голос, прикосновение теплых губ к запястью и очаровательно-наглую улыбку. Глупости это. Морок и наваждение. Они же оба темные маги и менталисты, в них нет ничего настоящего!

В очередной раз приняв решение никогда и ни за что не доверять Д'Амарьякам, Ольга взяла лупу и принялась за изучение оттисков.

— Это точно Матильда, только она писала букву «Аз» как кружок с хвостиком, — по детской привычке Ольга размышляла вслух, так, словно рядом был любимый отец, всегда готовый помочь и поддержать. — Ее стиль — делать самые простые вещи не как все нормальные люди. Вряд ли кто то стал бы подделывать ее почерк на каком-то старом кулоне... Хотя, могли бы конечно. Только зачем?

Ответом ей был топот крысиных лапок где-то за соседним стеллажом.

Машинально бросив в ту сторону антикрысиное проклятие, Ольга прищурилась и снова склонилась над буквами. Разобрать что-то было крайне сложно, слишком много царапин. Но вроде бы, если повернуть к свету наискось, чтобы тени от случайных царапин и от букв получились разной глубины... да, точно! Целый слог: «кар». Ура?

Заколка-череп в волосах потяжелела, напоминая о себе.

— Ты тоже это ощущаешь? Темную ауру? — прошептала Ольга, оглядываясь.

Но зал был пуст, только островки света над столами, да тусклые по ночному времени плавающие светильники под потолком.

Показалось? Или...

«Шур-шур-шур, топ-топ-топ».

— Я тебя поймаю, — сказала она крысе-мутанту. — Даже не мечтай спрятаться. Я тебя запомнила.

«Топ-топ, шур-шур, хрусь-хрусь-хрусь», — в звуке прогрызаемой бумаги послышалась насмешка.

— Ах ты дрянь серая, — невольно восхитилась крысиной наглостью Ольга и вернулась к оттискам.

Увы, сколько она их ни вертела, как ни направляла свет — больше ничего разобрать не удалось, кроме... силуэта книги? Нет, серьезно? Кто-то выгравировал на любовном послании стилизованную книжку?

— Значит, что мы имеем... — шепнула Ольга под нос. — Книжка, буква «а» строчная, слог «кар», тоже со строчной... значит, это вторая часть слова. Или второе слово? Кар... карамель? Карусель? Кармин? Нет, длинно, не уместилось бы. Максимум еще две буквы. Кара? Вряд ли... Наверное, все же второй слог, что у нас заканчивается на «кар» и относится к любви? Или... к книгам? Кар... хм... Кар! Мобиль! По-бриттски это мобиль! Акции «Драккара»... о! Драккар — это вариант, но причем тут книга...

Что-то подсказывало Ольге, что этот кулон попался ей неслучайно. Это подсказка, которая так или иначе приведет к разгадке тайны проклятия. Прабабка Матильда прокляла Маньяка в припадке дикой ярости, когда ей и ее возлюбленному грозила смертельная опасность по вине Д'Амарьяка, но так как сила ее проклятия была несоизмерима с виной темного мага, откатом ударило и по роду Мортале... Но у любого проклятия есть обраточка, закон снятия, узел, на котором завязана маг-структура. Все, что Матильда сказала тогда, это «поцелуй любви». Об этом знали и Волковы, и Д'Амарьяки. Но почему-то ни один поцелуй любви проклятия не снял. Ведь всем известно, что Жорж Д'Амарьяк женился по любви на Жозефине Соланж, подруге Матильды...

Почему-то именно тут Ольгу посетило сомнение. Что-то здесь не сходилось. Между Матильдой и Андре была истинная любовь, их брак благословили древние боги, и поцелуев любви между ними было — не сосчитать. Однако проклятие никуда не делось.

И Жозефина любила Жоржа, а Жорж — Жозефину, однако их сын получился карликом. Очень сильным магом, таким же хитрым и беспринципным как Маньяк, но — карликом. И внук тоже. Его даже зовут Черным Карликом, он больше полувека возглавляет орден Лилии. Все прочие отпрыски Д'Амарьяков безнадежно бездарны, зато обладают великолепным здоровьем. Выбивается из общего ряда лишь Морис. Он — Д'Амарьяк, он здоров и красив, он обладает сильным темным даром. Да и Ренар, если уж так, вовсе не карлик. Наоборот, он довольно высок, несмотря на горб. Хоть и формально уродлив... Интересно, а Ренар или Морис влюблялись по-настоящему? Так, чтобы истинная любовь?

Наверное, Морис ведет все эти разговоры о любви к Ольге и женитьбе на ней из-за проклятия. Надеется, что их брак разрушит проклятие.

Глупо.

Да, точно. Глупо.

Потому что ни один Д'Амарьяк не сможет полюбить Волкову, а ни одна Волкова — Д'Амарьяка. Только ненавидеть, как Матильда и Жорж ненавидели друг друга.

Ольга обхватила голову ладонями. Слишком много мыслей, слишком много вариантов, непонятно, за что хвататься. И как же тяжело одной! Был бы рядом отец, они бы все обсудили, разложили по полочками и непременно нашли нужный вариант! Не зря же отец говорил, что раз Ольге выпал неординарный дар — значит именно ей и снимать родовое проклятие. Потому что кому же еще-то, дальше откладывать некуда.

Запихнув куда подальше злость на мать и бабку, смирившихся с Божьей Карой (кар... нет-нет категорически не подходит, Матильда не верила в Божьи Кары, ее и от храма-то едва не отлучили за вольнодумство), Ольга заставила себя думать логически и конкретно, а не строить безосновательные теории об истинной любви, которой наверняка вообще не существует. То есть нужной ее разновидности, снимающей проклятие. И вообще, судя по всему, нужен не поцелуй как поцелуй, а какой-то артефакт или заклятие. Потому что просто поцелуи не сработали.