– Телефон был на этой промзоне с субботы?

– Точно. Вот, подожди, у меня все распечатано… – Татаров вытащил измятый лист бумаги и разгладил ладонью на столе. – Значит, смотри: Баренцева выезжает из «Серебряных родников» семнадцатого, в десять тридцать три. Ну, телефон ее выезжает. Давай пока для простоты считать, что она сама. По камерам увидим, на этом маршруте их полно. Она чешет прямиком на промзону.

– Никуда не заезжает и нигде не останавливается?

– Нет.

– Кой черт понес ее на эту галеру? – озадаченно спросил Бабкин. – Что ей понадобилось на пустыре?

– Да я уж всю голову сломал, – поморщился Татаров. – Ума не приложу. Но давай сперва по фактам. В одиннадцать сорок она там. И все, больше телефон не покидал этой точки. Походу, Баренцева его там просто выронила.

Бабкин кивнул:

– Логично. Тогда сходится: выронила, вернулась домой – ее видел двоюродный брат, – спохватилась, что телефона нет, и вернулась за ним. Найти не смогла… А дальше что-то произошло.

– Ага. Заброшенная промзона плюс небедная тетка на «кушке» минус навыки самозащиты – равно преступление насильственного характера. – Татаров огорченно щелкнул языком. – Придется снова трясти местных синяков. Я пробежался в понедельник наскоро по району, но тогда у меня еще распечатки не было. В этом дворе мог ошиваться кто угодно. Подростки, нарики, гастарбайтеры… И саму зону надо будет еще раз обследовать хорошенько сверху донизу. По периметру кто-то сто лет назад гаражей-ракушек понатыкал, но их немного, штук десять… И все разбитые, с выдранными воротами… Я бегом пробежался, не фиксировался. Машины там никто не ставит, дураков нет.

Сергей коротко, как от боли, втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Ты чего? – забеспокоился Татаров.

Бабкин коротко взмахнул рукой, давая понять, что тревожиться не о чем, но не удержался:

– Да ребенок у нее – дочка, пять лет! Сестра, муж, брат. Все вместе живут, с виду вроде бы дружные.

Оперативник коротко угукнул, устало потер глаза. Встряхнулся:

– Сергей, мы с тобой что-то раньше времени Баренцеву хороним! Ты погоди, погоди! Рано еще для реквиема! Ты говоришь, она забрала вещи из дома?

– Да, сумку и летние платья, как минимум. Это то, что при мне вспомнили родственники. Может быть, всплывет что-то еще, с ними сейчас как раз работает мой напарник. Если появится что-то важное, мы об этом узнаем.

Татаров взглянул на часы.

– Мне обещали, что до трех часов дня отправят информацию обо всех телефонах, которые были запеленгованы на промзоне в субботу, воскресенье и понедельник. Да и технари уже должны разблокировать трубку Баренцевой и прислать отчет. Так, что я упустил? О чем еще ты хотел меня спросить?

– Не про Баренцеву. Удовлетвори мое любопытство: ты занимался музыкой, верно?

Татаров уставился на него с озадаченной улыбкой:

– Ха! Четыре года мучил баян! Как ты догадался?

– Ты упомянул реквием. Обычно Моцарта знают те, кто ходил в музыкальную школу.

– А-а-а! – Парень рассмеялся. – Нет, это не оттуда. У меня жена – католичка, кое-что мне рассказывает. Она говорила, что раньше реквиемом называлась заупокойная месса. А может быть, и сейчас называется… У меня память – как у голубя! В одно ухо влетает, в другое вылетает.

Телефон у него в кармане завибрировал. Татаров жестом извинился и вышел на улицу, прижимая трубку к щеке. Сергей наблюдал через пыльное стекло, как он ходит по парковке, ловко огибая машины, жестикулирует, что-то записывает, склонившись над капотом автомобиля, и, кажется, ругается.

Разговаривал он долго. Бабкин успел выпить кофе, заказать омлет, съесть его и поразмыслить, не взять ли, в самом деле, капусту с сосисками, когда Татаров вернулся, потирая покрасневшее ухо.

– Фух! – Он плюхнулся за стол. – Так, смотри, новые вводные…

Макар осматривал дом. Мансарда, подвал, гардеробные, технические помещения, гараж – он обследовал каждый угол, точно крыса в лабиринте в поисках сыра. Лев остался в гостиной, Жанна ушла с домработницами еще раз проверить вещи сестры. Его сопровождал Юрий.

Макар не раз сталкивался с раздражением заказчиков, наблюдавших, как сыщики дублируют уже проделанную ими работу. «Вы тут прогуливаетесь в свое удовольствие, а денежки-то мои капают», – как выразился один разозленный отец исчезнувшей дочери. Макар со своей нежнейшей улыбкой, наиболее проницательных собеседников наводившей на мысль об оскале голодной акулы, встретившей жирного пловца на глубоководье, ответил, что они могут наилучшим образом сэкономить денежки заказчика, прямо сейчас прекратив расследование. И готов был сию секунду отказаться от дела. Но клиент, к его огорчению, пошел на попятный.

Такие всегда идут на попятный, стоит им утратить иллюзию, что за свои «денежки» они купили не только расследование, но и целого частного детектива с потрохами.

Восемнадцатилетняя дочь оказалась не исчезнувшей, а сбежавшей. Макару было очевидно, от чего и от кого пустилась в бега несчастная девчонка. Бабкин настаивал на том, чтобы довести расследование до конца. Они отыскали ее в загаженной квартире, среди веселых, обкурившихся марихуаной юнцов. И приобрели врага в лице ее папаши, которому вернули гонорар, присовокупив, что дочь жива-здорова, а местонахождение ее просила не раскрывать. «Где эта сука? – бесился тот, брызжа слюной. – Я вам заплатил! Вы, козлы, мне должны! Где она?»