Но он выглядывал не эти детали. Бран заметил травы, висящие в углу, гребень с рыжими волосами и, конечно, мятые простыни.

Когда Сорча попала сюда из мира людей впервые, Бран был с ней. Она прибыла на корабле, которому было суждено попасть в мир фейри. Она не знала, что он был фейри, могла принять за питомца капитана. Но она быстро поняла, что он следил за ее путем, знал, что она завоюет сердце Эмонна.

Давным-давно он был романтиком. Бран опустился на позолоченный подоконник и прижал крылья к бокам. Когда он потерял ту романтичность? Может, Айслинг порой была бы рада такому.

Он скользнул клювом по окну. Он осторожно ощупал им засов и открыл его. Слишком просто. Ему нужно было отругать Эмонна за то, что в комнату было легко пробраться. Это смог бы любой, кто забрался бы на самую высокую башню.

Они думали, что были в сказке?

Он закатил глаза и толкнул окна, спрыгнул на стол. Они скоро отправятся спать. Ночь только началась, но они не останутся с их народом надолго. Эльва пришла поздно, они попросят ее подождать до завтра. Она разозлится, устроит истерику, и Эмонн с Сорчей так ее запомнят.

Он щелкнул клювом, отмечая, что увлекся. Он помнил Эльву глупой. Она изменилась, стала воительницей, так что он не должен был осуждать ее сразу.

Тихий выдох со стороны камина заставил его замереть. Он широко раскрыл крылья и зашипел на вошедшую служанку.

В ее руках была охапка одежды, и она цокнула языком при виде него.

— Кыш, — сказала она. — Улетай, паразит! Сколько раз я напоминала им закрывать проклятое окно? Впускают всяких зверей.

Он ненавидел, когда фейри не узнавали свой вид. Что за существо это было?

Он окинул служанку взглядом и оскалился бы, если бы мог. Пикси была знакомой, и он думал, что она запомнила его. Ее лицо в форме листика было красным на выступах на ее лбу и переходило до цвета плоти у подбородка. Лиловые крылья как у стрекозы широко раскрылись за ней.

Если он правильно помнил, ее звали Уна. Она служила Эмонну с его детства, по своей воле ушла с ним в изгнание на остров далеко от своего дома. Он считал, что умно держать резкую на слово женщину на работе.

Она ненавидела Брана на острове, и это мнение вряд ли скоро изменится.

Пикси опустила одежду на край кровати и замахала руками.

— Улетай отсюда. Кыш!

Он щелкнул клювом, опустил лапу на стопку бумаги на столе, и она опасно покачнулась.

— Не смей.

Будто он не использует шанс устроить бардак у Эмонна. Шипя, он толкнул бумаги к краю стола.

— Предупреждаю, птица. Я выдеру тебе перья и подам тебя завтра на блюде.

Нет. Она не любила готовить животных, как все низшие фейри. Уна и ее род ели мед и сливки, порой хлеб, если везло.

Он рассмеялся и столкнул бумаги на пол. Стопка разлетелась в стороны, тихо стуча по полу, и это ему нравилось.

— О, — простонала Уна. — Тебе конец.

Он зло каркнул, хлопнул крыльями, схватил клювом ручку и бросил в нее. Когда эта глупая фейри поймет, что он не просто старый ворон? Недовольно шипя, он продолжил хватать предметы со стола и бросать ей в голову.

Слова из ее рта заставили бы его покраснеть, будь он не вороном. Его шипение быстро стало хохотом, он продолжал дразнить ее. Когда пикси научилась таким словам?

Точно не от Благих. Ее повесили бы за пальцы ног, услышав от нее такой язык. Он подозревал, что это было от его старого друга. Эмонн всегда изобретательно ругался, и Уна это переняла.

Она гонялась за ним по комнате, пока он медленно все разрушал. Он прыгнул на кровать, голова покачнулась. Он схватил чашку со столика у кровати.

Уна указала на него.

— Не смей.

Она стояла с другой стороны кровати и могла лишь кричать, пока он держал чашку у края.

— Нет!

Она удивила его, когда прыгнула через кровать и рухнула в центр. Он не сдержался, буркнул заклинание, что запутало ее простынями. Она застряла там, ужасно ругалась, а он отпустил чашку, и она разбилась на мраморном полу.

Он так скучал по поведению Неблагого.

Смех зазвенел в комнате с порога, перебив их веселое сражение.

Эмонн прислонялся к двери, скрестив руки на груди. Он был в форме Благого короля. Золотая мантия стекала, словно жидкая, по бежевой тунике и штанам из мягкой кожи, заправленным в черные сапоги до колен, сияющие в свете свечей.

Его лицо было без кристаллов, хотя белый шрам пересекал его глаз и горло. Он оставил свою странную стрижку, и Бран был уверен, что у Благих от нее был зуд кожи. Голова была обрита по бокам, длинные волосы сверху были заплетены, хвост раскачивался у бедер.