— Я люблю тебя, милая, — произношу перед тем, как уйти к себе в мастерскую.

— И я тебя, ма, — с достоинством откликается Алиска и не торопясь листает альбом. Она любит зависать на свадебные фотки даже побольше, чем я.

Я ухожу в мастерскую. Здесь я нахожусь неподолгу, и то только ввиду своих обстоятельств. Нет, мне вообще не рекомендуют работать — “на вашем-то сроке лучше бы минимизировать любое напряжение”, но только очень недальновидный человек отнимет у меня краски. Даже Огудалов не рискует. А у него столько привилегий, сколько нет даже у моей мамы.

Кстати, да, я соскучилась по маме. И по Ирке…

Не угрожай перелет преждевременными родами — я бы слетала вместе с Алиской, чтобы повидаться с родней.

Увы, мне остается только рисовать. И пусть аукцион только через два месяца, я хочу закончить диптих для него как можно раньше.

Если что — за Энни приглядывает няня, поэтому я могу позволить себе поработать.

И я рисую.

Рисую, рисую, рисую…

Рисовать, пока не остановится сердце, — вот мой девиз. За шесть лет я успела расписать потолки в нашем с Огудаловым доме. Не Секстинская капелла, конечно, но если мои наследнички не догадаются содрать в три дорога за это вот “произведение искусства”, то я в них ужасно разочаруюсь.

Кисть пляшет по холсту, расставляя акценты то тут, то там, сплетаясь в волны океана.

Черт его знает, сколько времени пролетает, но не меньше чем два часа, потому что когда за моей спиной слышатся шаги, и я вздрагиваю и чуть прихожу в себя — за окном мастерской уже сгущаются сумерки.

Так, надо остановиться и дождаться утра. При искусственном свете все равно рисуется какая-то дичь.

На мой живот ложатся широкие теплые ладони.

— Добрый вечер, Майкл, добрый вечер, Надя, — ласково произносит Дэйв, — миссис Райт уже накрыла нам ужин, ждем только вас.

Да-да, Майкл. Узистка гарантировала, что на этот раз у нас мальчик. Огудалов врал мне, что ему все равно, но я точно знаю, что он на радостях даже обзвонил всех своих знакомых и обещал проставиться, когда ребенок родится.

— Привет, — выдыхаю я, пытаясь справиться с тем, что у меня перехватило дыхание, — давно вернулся?

— Час назад, и я уже отпустил Шэрон, — прошло шесть лет, а ничего не меняется. Я все так же загораюсь от его прикосновений. Я все так же тону в его космических глазах. И пары поцелуев в шею достаточно, чтобы я ластилась к его рукам голодной до ласки кошкой.

И каждый год к лицу Давиду Огудалову, его, оказывается, совершенно невозможно испортить возрастом. Впрочем, он насчет меня то же самое утверждает… Я даже верю. В конце концов, я же ему обещала когда-то именно это — верить.

— Как на работе? — я касаюсь его груди лопатками, и жмурюсь, слушая, как в голове моей все укладывается и успокаивается.

— Я все еще не разорен, — тоном “сам в шоке” и будто по секрету сообщает мне Огудалов, — поэтому твой коварный план стать единственной кормилицей семьи все никак не реализуется.

— Ну как же так? — я делаю вид что расстроилась. — Я так рассчитывала.

— Ага, рассчитывала, я точно знаю, — смеется Огудалов, — детка, тебе опять прислали чек, который неприлично показывать людям.

— Ты сам притащил ко мне Майкла, — я качаю головой, — ты знал, что он настолько меня распиарит?

— Мне только завидно, что я так не могу, — вздыхает Дэйв, — в конце концов, кто должен сообщать всему миру, что у меня самая талантливая жена на свете?

И он меня целует — горячо, почти что с голодом. Снова заставляя меня захмелеть от одних только его губ.

Ужасно интересно только одно. Как у нас с ним только двое детей получилось? Тут и пятерым хватило бы места.

— Девочки уже, наверное, за столом, — ворчу я, напоминая, что нас вообще-то ждут.

— Ну, значит, идем, мечта моя, не будем заставлять их голодать, — Огудалов вздыхает и тянет меня к дверям.

Итак…

Прошло шесть лет. Шесть сложных, но безумных лет, о которых я ни одной частью своей души не жалею. И о разводе я не думала ни разу. Не с ним. Не с моим Аполлоном. Увы мне — он оказался слишком божественным. Еще бы не был язвой на ягодице — вообще бы сочла идеальным, но кому вообще нужны эти идеалы?

Следует, пожалуй, уже признать наконец — мое “долго и счастливо” меня догнало. Бывает же…

Конец