Когда он торопливо опускается передо мной на колени, я уже сомневаюсь что он Аполлон. Эрос, не иначе. Хотя, Аполлон тоже был такой герой-любовник, что многие боги завидовали его личной жизни.

Я предпочитаю не знать, во что уперлась правой ногой, когда отводила бедро в сторону, раскрываясь. Не хочу думать о такой банальщине, как ведра, а больше нечему водиться в каморке со швабрами. Хочу думать об этом проворном божественном языке, от которого так хорошо, что я тихонько постанываю, не заботясь о нечаянных слушателях. Подслушают и хайп с ним. Будут сплетни по всей галерее? Ну, решу проблему одним из двух способов: забить или сменить галерею. И пошли они все!

В конце концов, когда еще у меня будет возможность вот так вот — с богом, по сиюминутной прихоти?

— Ну, что, богиня, я тебя заслужил? — тоном казановы интересуется мой Аполлон, разлучая мой клитор со своим языком, а я любуюсь танцем желтых точек под сжатыми веками.

— Заслужил, — это не слово, это почти гимн. Гимн, воздающий честь этому дивному юноше с его восхитительным языком.

А все что дальше — это просто за гранью. Это взрыв адронного коллайдера, разносящий вселенную на клочки.

Боже, как оно дико — то, что происходит в этой темной каморке. Когда я, лицом к двери, с оттопыренной пятой точкой, а он вбивается в меня, и каждое проникновение — краткая остановка атомов в моей вселенной. На одно мгновение, но как же это… Феерично! А в воздухе — клубничный аромат презервативов, и это тот случай, когда презерватив ничего не портит в ощущениях.

Рычит. Боже, он рычит! Вот вы понимаете, рычит! Ей богу, лет с двадцати пяти не помню мужика, который в сексе рычит. Скажи спасибо, Надюша, если попыхтел. А так, молчит же, собака, и это же иногда жутко вымораживает. Сидишь такая и думаешь — ну и кто из нас бревно, вообще? И, может, мне уже слезть и поехать домой, а то как-то не очень похоже, что оба тут кайфуют.

А нет, этот рычит! Ох, мой мальчик, как же ты хорош. Какую красивую звездочку я нарисую на фюзеляже. Большую такую. Жирную. Обводить её буду старательно, чтобы точно не забыть. А лучше бы всем показывать, но когда ты женщина — тут не похвастаешься новым потрясающим любовником. Ну, если, конечно, не хочешь получить свою порцию осуждения.

Мальчик… На самом деле он ведь только на пару лет младше меня, причем я могу ошибаться. Просто иногда я ощущаю себя безумно древней, как атлант, подпирающий небеса плечами.

Боже, сколько бы я отдала, чтобы это все было по-настоящему. Чтобы как в сказках, как в кино, как в чертовых мечтах.

Но нет, так не бывает, я же знаю.

А вот оргазм — это вполне реалистичное. И ничего удивительного, что мой Апполон его добился. Малышу повезло, за тот час, пока я любовалась им на выставке, я позволила себе в него чуть-чуть влюбиться. Ну, от такого совершенства было сложно отвести глаза, право слово. Так что сейчас — восторг кипит в висках, кожа — будто раскаленная сковорода, и да, нужно все-таки найти тот кулер. Я бы не отказалась сейчас от воды. А лучше — от ледяного душа: это было бы просто спасение для задыхающейся и перегретой меня.

Поправляю платье, подтягиваю сползший чулок.

Целую своего сладкого Аполлончика напоследок.

— Спасибо, дорогой, — шепнула, касаясь губами щетинистого подбородка, — было бесподобно.

Ну ладно, он правда заслужил. Давненько меня никто так до звездопада не натягивал. И все это чушь, что мужикам нельзя и не надо говорить спасибо. Если есть за что, если ты трусы можешь сжать в ладони, и из них закапает, если ты еле дышишь — спасибо сказать нужно. Потому что ей богу, как редко такое бывает. А чем ты старше, чем циничнее, чем сложнее тебя развести на эмоции — тем такой кайф получается реже.

Выхожу из кладовки поправляю волосы, смахиваю с платья пыль. Хорошо, что в кладовке было темно, а то ведь весь адреналиновый флер этого безумства бы подрастеряли, обращая внимания на то, что "предаемся греховной страсти" в компании швабр.

Ну что ж, будем считать, что эта выставка прошла не зря, я не только денег с неё получила, но и божественной страсти глотнула. Хороший заряд. А теперь можно оставить продажу лотов на персонал, забрать тренч из гардероба и поехать домой, переживать это чудное затменье.

Когда у тебя первый секс — ты мечтаешь, чтобы он был роскошным, на шелковых простынях, пропахших розами, в свете тысячи свечей, и желательно, чтобы парнем был хотя бы Ченнинг Татум.

А когда тебе тридцать четыре, когда в паспорте два штампа об расторжении брака и дома тебя ждет одиннадцатилетняя Харли Квин со своими заморочками — ты рада даже в кладовке. Просто потому что черт его знает, когда выдастся еще один такой шанс. Дай бог, через пару-тройку недель.

— Эй, — мой Аполлон сбегает за мной по ступеням галереи. Пальто нараспашку, темные волосы взъерошены, в красивых глазах плещется недовольство.