Одевалась я с особенной тщательностью. Выбрала из шкафа самое красивое платье. Глубокий изумрудный цвет ткани подчёркивал зелень моих глаз. Собрав на затылке лишь несколько прядей, я позволила тёмным локонам спускаться по плечам. Повернулась к зеркалу и осмотрела себя придирчивым взглядом. Кроме лёгкой бледности, ничто не выдавало моих вчерашних переживаний. Как я и надеялась. Так уж повелось: чем хуже у меня на душе, тем лучше я выгляжу. Никто не должен знать, как я разбита. Особенно мама.

Я направилась в столовую, не забыв нацепить на лицо улыбку. Там я обнаружила маму. Она уже заканчивала завтракать.

– О, Лили, дорогая. Ты уже проснулась? Я не хотела будить тебя, сейчас попрошу Нэнси подать тебе завтрак.

Этого не потребовалось. Пухленькая раскрасневшаяся служанка в кружевном переднике уже вносила поднос в комнату. Она ласково улыбнулась и поставила передо мной тарелку с оладьями. Моими любимыми.

Нэнси ничего не говорила и не спрашивала, но этого и не требовалось. По её взгляду я догадалась: мама ей всё рассказала. В других домах не принято делиться новостями с прислугой, но шесть лет назад Нэнси едва ли не единственная решила остаться в нашем доме. Она очень помогала нам, не знаю, как бы мы справились без неё. С тех пор мама воспринимает её скорее как доброго друга, а не как служанку. Хоть Нэнси и смущается, когда мама захаживает к ней на кухню, чтобы выпить чаю. Всякий раз она разводит руками и приговаривает: «Не дело это, леди Эвендейл, вам с кухаркой за одним столом сидеть!»

Я улыбнулась Нэнси и искренне поблагодарила её за заботу. Когда она вышла, мама осторожно спросила у меня:

– Ты уже знаешь, куда тебя направят?

Я успела положить в рот кусочек оладьи и медленно жевала его, обдумывая ответ. Врать не хотелось, но и волноваться маме нельзя.

– Пока неизвестно, – я остановилась на полуправде. – Мне сообщат позже, после назначения новой Хранительницы.

Мама внимательно посмотрела на меня, отложила вилку в сторону и тихо спросила:

– Кого они выбрали?

Мне с трудом удалось сохранить спокойное выражение лица. Во всяком случае, я на это надеялась:

– Оливию Бертхайм.

– Ох, Лили, – глаза мамы увлажнились, и она протянула ко мне руку через стол и погладила по ладони. – Мне так жаль. Но это ведь ужасно несправедливо! Разве ты не говорила, что у неё самый слабый дар из вас четверых?

– Говорила. А ещё у неё единственной всё ещё нет шеду. – Я отложила вилку. Аппетит совсем пропал. – Но это не отменяет их выбора. Оливия станет Хранительницей. Давай больше не будем об этом, хорошо? Мне нужно время, – попросила я.

– Конечно, Лили. Прости, я не хотела тебя расстраивать. Просто не удержалась, я всё пыталась понять, почему они не выбрали тебя… – мама вопросительно посмотрела на меня, а я раздражённо ответила:

– Мама, ну я же просила! Давай не будем об этом. Пожалуйста.

– Хорошо, дорогая. Поговорим об этом позднее.

– Спасибо.

Остаток завтрака я ковыряла в тарелке вилкой, мучая ни в чем неповинные оладьи и поддерживая разговор на нейтральные темы. Мама рассказывала о том, какие чудесные розы зацвели в нашем саду, что непременно нужно посадить их побольше на будущий год, а я вяло кивала, изредка соглашаясь. Как только мама поела, я тут же поднялась из-за стола, аккуратно промокнув рот салфеткой.

– Благодарю, мама. Завтрак был чудесный. Передай Нэнси мои похвалы.

– Передам, конечно. А ты куда-то уходишь?

– Хочу пройтись. Мне нужно немного успокоиться, – я не стала юлить.

– Не задерживайся, – попросила мама.

– Постараюсь, – пообещала я и обняла её на прощание.

Уже у самого выхода из столовой мама окликнула меня:

– Лилит, постой.

Я замерла, вопросительно посмотрев на маму.

– Только не делай глупостей, хорошо?

Я рассмеялась и кивнула.

Стоило мне только распахнуть дверь, как солнце ослепило меня, и в лицо ударил горячий влажный воздух. Сощурившись, я притворила дверь и упрямо зашагала по тропинке через благоухающий сад. Пусть сегодня пекло, но оставаться дома наедине со своими мыслями – выше моих сил.

Шагая по саду, я разглядывала с любовью высаженные кустарники, цветочные клумбы и плодовые деревья. Буквально во всём здесь чувствовалась заботливая рука моей матери. Она тщательно следила, чтобы садовник содержал сад в порядке. Не сомневаюсь, она с удовольствием уволила бы его и занялась садом самостоятельно, если бы ей позволяло здоровье.

Я подавила тяжёлый вздох. Последние деньги уходили на то, чтобы поддерживать хотя бы внешнее благополучие. Нужно срочно что-то придумать. Ведь если придётся уволить садовника, мама непременно займётся садом сама. Она никогда себя не щадит, и её здоровье – вечный предмет моих переживаний. Если бы я стала Энси, уверена, это пошло бы маме на пользу: она слишком сильно тревожится обо мне.

Занятая этими мыслями, я вышла на пыльную узкую улицу, ведущую к булыжной мостовой. Из лавки на углу пахло свежим хлебом. Желудок жалобно заурчал, напоминая о скудном завтраке, но я упрямо двинулась дальше. Всюду сновали прохожие, одни снисходительно кивали, другие торопливо проходили мимо, делая вид, что не заметили меня. Всё как всегда. Обычный день в столице.