Я никогда не спрашиваю продавца из овощного: ”Почему вы без помидор на работу идёте?” А меня спрашивают. Утром – почему босиком? Вечером – почему в женских сапогах? Такое внимание к рядовому работнику.

А у нас на обувной просто гении есть. Вот дед Герасим мусор на лошади вывозит. У него лошадь, как и я, на работу тоже босиком идёт. Зато с фабрики везёт мусор в туфельках. Две пары ног – две пары туфелек. За один рейс. Правда, с лошадью тоже не просто. Бывает, противится лошадь, не хочет потом туфли снимать. Кусается. Герасим раз силой с неё снимал, так она лягнулась. Ну, туфельки погибли, а Герасим – ничего. Только туловище слегка погнул.

Дед Герасим в юности на мясокомбинате работал. У него вообще страсть к животным. Там он через проходную корову проводил. Сначала он её дрессировал, чтобы она на задних лапах ходила и непринуждённо держалась в обществе. А потом надевал на неё ватные штаны, фуфайку и оренбургский пуховый платок. И выходили они с мясокомбината с коровой под ручку. Под видом парочки.

Правда, на одной корове он пострадал. Выдрессировал он её, принарядил, она его – под ручку, и идут через проходную. А навстречу – жена. Жена как увидела Герасима с другой женщиной, так на корову и бросилась. А корова – му-му, му-му, ничего понять не может. Держится непринуждённо. В общем, жена корову завалила, вцепилась в коровину одежду и держит. И всё это на глазах у охранника. Охранник ничего понять не может. Думает, у него в глазах двоится. А жена-то у Герасима – одна, попробуй, разберись, которая. А с другой стороны, разнимать надо женщин, а то плохо кончат. И охранник решил, которая, значит, сильнее и сверху – ту и оттягивать начал. А Герасим охранника начал оттягивать, чтобы, не дай бог, одежда с коровы не слетела. Но в такой суматохе разве одежда удержится? Сначала ватные штаны с коровы слетели, потом фуфайка, потом – оренбургский пуховый платок. Когда охранник увидел голую корову, то стал подозревать, что это не жена Герасима. А жена Герасима сразу поняла, что это корова. И поняла, что корова трофейная. Теперь охранник стал корову обратно на мясокомбинат загонять, а жена Герасима не хочет отдавать корову. Мясо же… и шкура… Считай, уже почти свои были. Раз за пределами проходной. И опять суматоха началась. Но тут вмешалась милиция. Потом Герасима перевели от коров, значит, к нам на обувную. К лошади приставили.

Сам я тоже иногда неудобства испытываю. Обувь-то разная нужна. Кому – 37-й размер, кому – 49-й. А у меня-то нога – 40-й. Помню, для брата в 51-х сапогах шёл. Длинные, как лыжи. Ну, стою, жду автобуса. Автобус подошёл и мне на носки сапог наступил, наехал. А я и не подозреваю. Хочу в автобус зайти, а не могу. Дёргаюсь. Пассажиры меня с дороги устраняют, а я не устраняюсь. Загородил дверь. Спасибо тому боксёру. Вышиб меня из сапог.

И вот так, идёшь на работу, спрашивают: почему босиком? Идёшь с работы – почему в комнатных тапочках? Я не такой. Никого не спрашиваю. Летом в шубах идут, в меховых шапках – пусть идут. Я не спрашиваю.

Но однажды спросил одного мужчину. Он, как и я, босиком шёл. Но я точно знаю, что на обувной он не работает. Я говорю, вы на работу? Он говорит, да.

– А почему вы босиком? Вы же не на обувной работаете?

– Нет, я в НИИ работаю, инженером.

И дальше пошлёпал. А я подумал, что это йог. Как ни крути, а от них все беды. Такого пусти к нам на фабрику – он и с работы босиком пойдёт. Его в пример поставят. Вот она, язва-то откуда идёт. Выведем. Не посмотрим, что живучие. Раз йоги – в Индию их! Там все босиком.

Как хорошо встречать Новый год на даче с любимой женщиной. Если она есть, конечно, дача.

Сначала надо затопить баньку. Ну и что, что дров нет. У соседа – три куба. Он и не заметит, если взять пару кубов.

И вот уже банька курит в небо, а с неба – снег. Он такой густой и пушистый, что туалета не видно. Приходится ходить туда по компасу. А когда идёшь, всё время сбиваешься с курса. Потому что компасы наши показывают не на север, а на винный магазин. А вот и туалет в пределах видимости, на расстоянии вытянутой руки. Открываешь дверь… а там уже кто-то есть. Ну, конечно, это она, моя любимая. Ей не хочется нарушать эту божественную тишину криками “занято”. Она шла без приборов, но пришла первой. Вот что значит женское чутьё. У них же не нос, а прибор ночного нюхания.

Накрываем на стол под музыку Аллы Пугачёвой. Песня о настоящем полковнике. Самая лучшая строчка в песне: “…давит грудь подполковник”.

А моя любимая шинкует лук. Я вижу в её глубоких глазах слезинку. Говорю ей, не плач, родная, всё будет хорошо. А она отвечает, ага, хорошо, поработал бы с луком. И я, конечно, шинкую сам. И плачу, и плачу.

Стол готов. Мы выходим на улицу, а там уже гости – две бездомные собачки. Угощаем их роскошным ужином. И молча завидуем им. А чего им? Зарплату не надо, одежду не нужно, кто прошёл в Думу – неважно. Даже на выборы президента они не выставят свои кандидатуры. А зря. Во второй тур прошли бы обе. Но пора и по “первой”. Ставим на плечи камина свечи, выключаем свет. Я произношу тост:

– Дорогая, ты хочешь похудеть, поэтому от всего сердца желаю тебе пренеприятного аппетита.

А вот сейчас можно и в баньку. Полстакана пива – на каменку, и дух поплыл хлебный, будто лежишь во ржи и ржёшь от удовольствия.

А моя любимая не промах. От жара она надела на руки варежки, а на груди – валенки. И шпарит себя веником в тумане пара голубом. А валенки бьются, бьются, нагоняя на меня горячую волну.

А из баньки – ба-бах! – в снег, и он тут же закипает. А ты крупными сажёнками плывёшь по нему, а в глубине под снегом медленно проплывают грядки с клубникой, луком и – оп-па! куст крыжовника. Вцепился, как осьминог, и щекочет. Влетаешь обратно в баньку, и непонятно от чего кожа горит, то ли от жара, то ли от снега, то ли от крыжовника сотни иголочек впиваются в тело со всех сторон. А любимая тоже хочет в снег, но не может снять валенки.

Она просит, сними с меня обувь. И я помогаю ей, с трудом, с третьего раза. Она тут же русалкой ныряет в снежную пучину.

После баньки – шампанское! Холодненькое! За Новый год по Омску. Конечно, можно начать с Владивостока, но тогда до Екатеринбурга не дотянуть. А за Новый год по Екатеринбургу отдельный тост – из трёх бокалов. И далее со всеми остановками до Москвы, и по Гринвичу. И на каждой остановке – друзья, родные и близкие люди. И они тоже поднимут тост по Екатеринбургу. И идёт эта волна тепла от Тихого океана по всей России, катится, переливается улыбками, снегом и смехом.