— Давай свернем, — Десницкий пожал плечами.

— В смысле?

— С шоссе свернем. Поспим часок.

Спать после произошедшего пока не хотелось. Но… подбитый глаз совсем заплыл, и кровь из носа никак не останавливалась. И ведь ударил-то цыпленок табака вполсилы, которой и без того не много было, и нагайку пополам сложил — считай, в четверть силы. Шуйгу передернуло, когда он представил себе полновесный удар нагайкой по лицу.

Он выбрал не проселок даже — почти что просеку и, покувыркавшись в грязи на колдобинах, нашел укромное местечко, где с дороги «козлик» был не виден.

Десницкий продолжал глядеть виновато и давал какие-то дурацкие советы запрокинуть голову и приложить к глазу холод. Кинулся убирать рюкзаки и раскладывать сиденья, чтобы Шуйга мог немного поспать лежа, — провозился минут двадцать, если не больше.

Снова пошел дождь, зашуршал монотонно по железной крыше, и печка шумела ему в унисон… Десницкий тоже улегся, накрывшись спальником.

— Ты уверен, что проспать нужно только один часок? — спросил Шуйга, широко зевая.

— Да нет, спи, сколько тебе надо… — серьезно ответил Десницкий.

— Тьфу, — поморщился Шуйга. — Если проснешься раньше меня, мотор выключи.

Он повернулся к Десницкому спиной и решил слушать дождь, а не думать о беспредельном Арканаре, раскинувшемся за дверьми «козлика».

— Ты в самом деле считаешь, что я неправ? — спросил вдруг Десницкий.

— Ты всегда прав.

— Я серьезно.

— Ты всегда серьезно.

— Я когда про Андрея Первозванного услышал, я обалдел просто…

— Я заметил. Подумал, борщ отравили. — Шуйга повернулся к нему лицом. — Славка, ты в самом деле дурак или прикидываешься?

— А что? — осторожно переспросил тот.

— Забудь навсегда об этом видении и о своих богоборческих идеях. Симпатичный сиротка приглянулся столичной шишке, и высокопоставленный поп просто решил забрать его в свой гарем. Вот и все. И за это предположение нас в самом деле запросто убьют. Только за то, что мы можем это предположить.

Ни один мускул не дрогнул на лице Десницкого.

— Я думал об этом, — он пожал плечами. — Я, собственно, сразу об этом и подумал, когда мальчишка соврал. Верней, недоговорил. Помнишь? Он запнулся еще и заговорил очень тихо. А ты сунулся со своим стандартным началом карьеры.

Сказать, что Шуйга обалдел, — ничего не сказать.

— И что же заставило тебя отвергнуть столь очевидную мысль? — осклабился он.

— Фраза «ты такой же, как мы». И вот тут было что-то еще, о чем Павлик нам не сказал. Он испугался стать таким же, как этот архиерей. Я, грешным делом, предположил, что он скопец… — Десницкий слегка смутился и даже кашлянул. — Помнишь, я спрашивал, как этот владыко Иаков выглядит? Нет, скорей всего нет. Разве что совсем недавно… Или на гормонах сидит, что вряд ли, — зачем тогда? Ну и… за это бы нас не убили.

— Думаешь? Добровольных скопцов лишают сана, только по медицинским показаниям можно. Это не считая смешков за спиной.

— Если он так высоко сидит, что может убрать лишних свидетелей, то уж раздобыть справку от врача ему ничего не стоит. Кстати, за твое предположение нас бы не убили тоже.

— Ты так в этом уверен?

— Их уже тысячу лет обвиняют и в содомии, и в растлении малолетних, а им как с гуся вода. Плюнь в глаза — все божья роса. У нас же нет доказательств, только предположения.

— А в кафе ты понял, что сиротка испугался стать ловцом человеков? — неуверенно хмыкнул Шуйга.

— Нет. Он испугался чего-то другого, но он понял, что значит «как апостолы», теперь я уверен.

Десницкий замолчал, раздумывая. А Шуйга вдруг понял, что может наконец-то спокойно уснуть. Не считая себя последней сволочью и не вспоминая беззвучных детских слез. Согласиться с рассуждениями Десницкого было легко и… удобно. Со всех сторон.

Как назло, захотелось есть…

Маленький городишко, прославленный своим огромным древним монастырем, встретил их тем же унылым холодным дождиком и безрадостным колокольным звоном. Сумрачное воскресное утро расцветило небо причудливыми оттенками серого. Десницкий зевал и клевал носом, а Шуйге опять мерещились велосипедисты на обочине — ночь за рулем всегда тяжелее, чем день за рулем.

Они решили не задерживаться здесь надолго: купить продуктов и, отъехав километров на двадцать, опять остановиться где-нибудь в лесу. Разводить костер в такую погоду — дело неблагодарное, и Шуйга с отвращением думал о холодной жирной тушенке с черствым хлебом, впрочем как и о бутербродах с колбасой. Хотелось горяченького чайку.

Ехать оставалось километров триста, но еще четыре-пять часов без отдыха Шуйга бы не выдержал — призраки велосипедистов однозначно предупреждали, что пора сделать перерыв.