Моя бесчувственность лишь с Алёной давала трещину, непостижимым образом одно её молчаливое присутствие рождало во мне эмоции, которых я ранее не испытывал. Её упрямство, бесило, её способность сжать свои чувства в кулак раздражала, её серьезный прямой взгляд пробирал до костей, а маленький рот, который никогда при мне не изгибался в улыбке, вызывал больше всего вопросов. Как звучит её смех? Какие на вкус её губы?

Нет, я не был в неё влюблен, по отцу знал, что влюбленный мужчина больше себе уже не принадлежит, поэтому я никогда не планировал заболеть этой холерой.

И мне не хотелось давать себе ответ на вопрос, почему, когда я видел, как она еле передвигает здоровую ногу после занятий с физиотерапевтом, бледная словно утопленница садится ко мне в машину, моё сердце болезненно сжимается. В один из дней, мне захотелось понять, после каких пыток, она еле живая, поэтому, высадив её, вместо того чтобы ехать на предприятие, я дождался, когда она зайдет в здание, выждал некоторое время и направился к кабинету реабилитации.

Глава 6.1

Я увидел её через окно в двери. Она лежала в странной скрюченной позе на мате и вытирала тыльной рукой слезы с бледных щек. Лишь усилием воли я переборол в себе желание переступить порог и не ударить врача. Не знаю, что он с ней делал, но ей было очень больно. Дождался, когда через час врач вышел из кабинета, поймал его, чтобы расспросить о девушке.

– Разработка достаточно болезненное мероприятие, а Комар очень настойчиво просит давать ей максимально допустимую нагрузку, - нехотя пояснил врач.

Я смотрел на него сжимая кулаки, опасаясь, что не сдержусь и заеду по его равнодушной физиономии.

Но лишь сжал зубы и вновь спросил:

– Но ей же больно, она плачет, так же не должно быть?!

Врач пожал плечами:

– Иначе прогресса может не быть, она это знает.

Я вновь обернулся к окну, продолжив наблюдать за Аленой, потеряв к доктору всякий интерес.

Она раз за разом через боль, переступала через себя и продолжала занятие. Я-то думал, почему она проводит тут по полдня. Было предположение о том, вдруг ей понравился какой-то парень здесь, но казалось, что Алену вообще ничего кроме восстановления не волнует.

Забыв про работу, сел на скамейку в холле, дожидаться её, не в силах больше смотреть как она мучается. Хотелось с ней поговорить, но что я мог ей сказать? Спросить, зачем она так мучается? Убьет на месте взглядом.

Вот она выходит, краше в гроб кладут, на лбу испарина, губы искусаны. Меня бы и не заметила, не поднимись я со своего места. Бросила остекленевший от боли взгляд и прошла дальше на костылях, пока не дошла к выходу и не прислонилась к кирпичной стене, жадно глотая свежий воздух.

Рядом с этой сильной девочкой, все мои проблемы казались такой ерундой, как и вся моя жизнь до той ужасной встречи.

– Скажи мне что-нибудь, Алена, скажи, что я могу сделать для тебя?
– прислонившись к стене рядом, задал я вопрос не ожидая услышать на него ответ.

– Просто не рождайся никогда.

Я задавал этот вопрос не для того, чтобы услышать на него реальный ответ, не потому что он меня не волновал, а потому что потерял надежду, что когда-нибудь она решит снизойти до разговора со мной.

Несмотря на всю ненависть, сквозившую в её голосе, я вдруг почувствовал надежду, что когда-нибудь стена отчуждения падет.

Вот только вопросов к самому себе у меня все прибавлялось. Почему я не могу развернуться и уйти, на кой черт мне сдалось это прощение, когда я и так сделал всё что было в моих силах и даже больше?

Некоторое время я решил не появляться в жизни Алены, просто чтобы разобраться в своих чувствах, которым не мог найти объяснение и дать передохнуть девушке от моего общества. Знал, что у нее на носу поступление в университет, а ортез скоро будет заменен эластичной повязкой.

То, что происходило в моей душе, очень напоминало ту одержимость, что чувствовал отец к матери. Неужели я встал на его грабли и способен что-то испытывать только к той, которая меня ненавидит?

Я пытался вспомнить, как проходила моя жизнь до аварии, позвал друзей в ночной клуб, напился, трахнул в углу какую-то блондинку и вот уже кажется, что я не совсем потерян для общества.

Макс продолжал также тупо интересоваться «девчонкой, которую ты сбил», а обсуждать с ним Алену было противоестественно, особенно учитывая, что о женщинах он был способен изъясняться лишь в похабном ключе. Честно сказать, я и сам недалеко от него ушел.