Толкования на русские народные сказки. Заветы древней мудрости

В сборнике представлены избранные русские сказочные притчи. Постижение их глубинного смысла приоткрывает истины, на которых десятки веков строилась русская жизнь. Общая вера и труд, защита от многоликого зла, преображение человека в подвиге, обретение силы духа, любви и счастья.

Автор основывается на многолетнем изучении старинных поверий и обрядов, устной словесности и народной религиозности. Книга является дополнением получившего известность исследования «Древнерусское предхристианство» и предназначена широкому кругу читателей – всем, кого влекут сокровища народной мудрости.

В 1824 году Александр Пушкин писал брату Льву из Михайловского: «вечером слушаю сказки – и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания». [1] Учился он в стенах передового Царскосельского лицея, предназначенного для детей знати… Открыть для себя сокровища народной души ему позволила гениальность.

С глубокой древности в русских семьях звучали старинные сказки. Поколение за поколением матери, бабушки, няньки приобщали своих питомцев к народной вере, житейской мудрости и поэзии. После безоглядного разрыва с прошлым в петровскую эпоху, высшим сословиям понадобилось более столетия, чтобы по-настоящему узнать и полюбить отринутое великое наследие. Лишь в 1780 году писателями Василием Лёвшиным и Михаилом Чулковым, пусть и с многочисленными ошибками, был издан первый сборник русских сказок. [2]

В следующем столетии их собирание продолжили неутомимые исследователи старины: Богдан Бронницын, Михаил Макаров, Екатерина Авдеева, Михаил Максимович, Пётр Киреевский, Владимир Даль. Большинство их находок, а также сказки из архива Русского Географического общества были опубликованы Александром Афанасьевым в трёхтомнике «Русские народные сказки» (1855–1863). Это издание до сих пор считается классическим, хотя изобилует искажениями и ошибками, а его состав вызывает закономерные возражения. [3] Многие сказки были отысканы Афанасьевым едва ли не на самом дне «кромешной» жизни и представляют собой кабацкие или тюремные анекдоты, «побасенки» опустившихся людей, а вовсе не «сказки русского народа». В древнерусском и средневековом обществе употребление «бесстудных слов» было строго обусловлено мужскими обычаями военной «брани» либо женскими тайными родовыми обрядами. [4]

Запреты на «лай матерный» и «соромные сказы», отрицала лишь «голь перекатная» – спившиеся бродяги и богохульники (еретики). Насильственное разрушение вековых нравственных правил началось на «всешутейших соборах» Петра I, сопровождалось обязательными кощунствами. Неприятие в народе «царя-антихриста» было всеобщим, но никак не повлияло на власть. Новой моде способствовало широкое распространение среди русской, в первую очередь, военной знати европейских языков, в которых непристойная лексика считается есте-ственной. [5]

На отборе сказок в трёхтомник Афанасьева сказалась личность публикатора, убеждённого западника. О его взглядах говорит предисловие составителя к скандальному сборнику «Русские заветные сказки», запрещённому цензурой. [6] В нём Афанасьев ссылается на «литературы других народов», которые «представляют много подобных же заветных рассказов <…> если не в виде сказок (выделено мной – В. Б.), то в виде песен, разговоров, новелл, farces, sottises, moralites, dictons», и досадовал: «В русской литературе, правда, до сих пор есть еще целый отдел народных выражений непечатных, не для печати. В литературах других народов издавна таких преград народной речи не существует». [7] Было очевидно желание Афанасьева включить в число народных сказок сочинения иного рода, включая «солдатские байки», отмеченные крайней непристойностью. [8] Эти псевдосказки [9] не дополняли, а отрицали великий мир сказочных повествований Древней и Средневековой Руси. [10]

Основатель «педагогической антропологии» Константин Ушинский убеждал: устная словесность, «начиная песней, пословицей, сказкой <…>, всегда выражает собой степень самосознания народа, его взгляд на пороки и добродетели, выражает народную совесть». [11] Те же мысли высказывал глубокий знаток народной словесности Фёдор Буслаев: «Все нравственные идеи народа эпохи первобытной составляют его священные предания, великую родную старину, святой завет предков потомкам». [12] К выявлению этих основ призывал Евгений Трубецкой в исследовании ««Иное царство» и его искатели в русской народной сказке» (1922). Важнейшими сюжетами, которые «выражают собою непреходящие, неумирающие ценности человеческой жизни», он считал стремление «к чудесному», [13] «мечту русского простолюдина»

О «весёлом житье», «тоску по иному царству», единство всего живого, парадоксальные образы вещего простеца или смиренного богатыря, веру в мудрость и особую власть женщины: невесты, жены, старицы. [14] По словам Трубецкого, «русские сказочные образы как-то совершенно незаметно и естественно воспринимают в себя христианский смысл» [15] и при этом сохраняют всю силу народного воображения.

Неоценимое значение русских сказок подчёркивал Иван Ильин: «Сказка будит и пленяет мечту. Она <учит> созерцать человеческую судьбу, сложность мира, отличие «правды и кривды». Национальное воспитание неполно без национальной сказки». [16] Он полагал, что «сказка есть первая, дорелигиозная философия народа, его жизненная философия, изложенная в свободных мифических образах и в художественной форме», призывал к постижению «ее вещей глубины и <…> подлинного духовного смысла». [17] Естественное восприятие сказки, вытекающее из самого существа русской культуры, продолжилось в трудах отечественных фольклористов и этнографов традиционной школы. [18]

Народная сказочная словесность – это поток захватывающих поэтических образов, глубоких и мудрых иносказаний. Понять их мешают рационализм и схематизм, утвердившиеся в исследованиях последнего столетия: метод сведения «сюжета» к «сказочным схемам» и «комбинации мотивов» (Александр Веселовский), [19] унифицирующий компаративизм и якобы универсальный эволюционизм (Эдуард Тейлор, Джон Фрезер), структурная антропология (Клод Леви-Стросс), классификация по «сюжетам» и «типам» (Антти Аарне, Стит Томпсон), [20] экзистенциальный психоанализ, [21] психоистория, [22] оккультизм. [23] Модернистские «прочтения» ведут к искажению глубинной символики древних сказок и сказочных притч. Их создавал и истолковывал народ, передавая новым поколениям важнейшие заветы веры, мудрости и воли к жизни.