Брат мой вырос настоящим красавцем с голубыми глазами и густыми, пушистыми ресницами. Он учился в пединституте на физкультурном факультете, был прекрасным футболистом и капитаном местной футбольной команды, а впоследствии стал тренером. Его считали завидным женихом.

Как же мы были привязаны друг к другу! Брат любил подхватить меня на руки, усадить на мотоцикл и укатить в свою компанию, к своим друзьям, где я чувствовала себя как рыба в воде, несмотря на разницу в возрасте! До сих пор, общаясь по скайпу с Валеркой, я передаю привет друзьям его юности и моего далёкого детства.

После таких прогулок возвращались мы обычно поздно, валились с ног и тут же погружались в сон. Завтра ждал новый день волшебного лета. Даже книжки были на какое-то время отброшены в сторону. Каникулы – время для отдыха, а «подтягивать» мне было нечего – первый класс закончен на «отлично»!

По утрам Валерка придирчиво оглядывал велосипед, подкачивал шины – и жизнь снова трубила в фанфары! И конечно, я тут же устремлялась навстречу приключениям и новым ощущениям. Так однажды…

– Родители разрешили тебе стричь косу? – подозрительно спросил меня пожилой еврей, работавший в городской парикмахерской возле «магазина Фефера», куда я пришла избавляться от надоевшей до умопомрачения косы!

– При чём здесь родители? Стригите!

Волосы были толстыми как проволока и, заплетённые в косу, не поддавались никаким ножницам! Он с трудом «отпилил» мне её, чертыхаясь в процессе, непрерывно язвил по поводу родителей этой «шиксы», которые, как недоумки, послали дочь состригать такие чудесные толстые русые волосы. В итоге парикмахер оставил на затылке сантиметровую «стерню», а в руки отдал состриженную косу. Глядел он на меня при этом осуждающе-укоризненно.

Чуть позже мама, плача и причитая, привела стрижку в некое подобие порядка. Но теперь по всей голове волосы мои имели длину новобранца… Зато я была счастлива: наконец у нас с братом были похожие причёски!

– Пошить тебе новое платьице? Я тут кое-какой фасончик подсмотрела, – мама глядела на почти лысую голову, сбитые коленки и сама понимала неуместность своего предложения.

Я презрительно сплюнула сквозь зубы, как делали все мои друзья-пацаны из переулка, натянула кепку (наконец-то коса не мешала!) и вылетела на велике на свободу. Меня ждали улицы, дороги, плёсы и лесные опушки на крутом и высоком правом берегу Днепра!

Мама крутилась перед зеркалом, примеряя обновку. Она легко поворачивалась на каблучках, улыбалась своему отражению.

– Я не красавица, но чертовски симпатичная! – смеялась она.

Папа любовался ладненькой женственной фигуркой жены, её нарядом, который она бог знает когда успела сшить, используя один из тех бог весть где увиденных «фасончиков», скроенный с невероятной быстротой и профессионализмом и пошитый на «подольской» швейной машинке.

Я уже тоже была приспособлена к шитью, могла обработать швы на «оверлоке» для маминых заказов. Она «платила» мне по три рубля за изделие. Конечно, если бы я попросила, она немедленно дала бы мне все тридцать! Но я не просила, а предпочитала честно зарабатывать свои карманные деньги. Вместе с зарплатой за детские роли в местном драмтеатре выходила немалая сумма, которую я тратила на марки. Я собирала искусство, города мира и страны. Отдельным кластером шли экзотические птицы и звери. Я ещё не знала, что когда-нибудь, много лет спустя, увижу их всех в естественной среде обитания. Это занятие давало так много пищи для размышлений! Энциклопедии были излистаны вдоль и поперёк, а Леонардо да Винчи, Рафаэль, Репин записаны в личные друзья.

Мама укладывала волосы красивой волной, прихорашивала меня, папу и, окинув нас довольным взглядом, констатировала факт:

– Ну что ж, можно выходить!

Мы шли в гости. Я очень любила ходить с родителями в гости! Мне нравилась любовь, с которой относились к папе его друзья и сослуживцы, нравилось наблюдать за укладом жизни в других семьях, нравился неизменный «наполеон», с которым меня опасно было оставлять один на один в закрытой комнате (однажды такой опыт уже имел место…).

Дома, которые мы посещали, были похожи на наш – такие же красивые и благоустроенные. Там, как и у нас, имелись тяжёлые бархатные шторы, хрустальные люстры и ухоженные палисадники. Я долго думала, что так живут все, пока меня не пригласил на свой день рождения один мой одноклассник. Его семья всё ещё жила в землянке… Помню, как мне было невыносимо неудобно брать угощение со стола, врытого в землю, как я заливалась краской, когда мама товарища совала мне конфеты в кармашек…

А вот папины друзья, все бывшие офицеры-лётчики, повидали за время войны многое на немецких, чешских, румынских территориях и теперь хотели жить не хуже.

– Они вдруг говорят мне: «Оставайся с нами. Будешь жить в нашем замке и станешь нашим мужем», – рассказывал он в очередной раз историю о том, как в него влюбились три(!) сестры-баронессы в Румынии. – Я им говорю: «У меня уже есть две жены. Вот эта младшая», – и указываю на маму. А они только смеются в ответ: «Она же не баронесса!»

В этом месте папка обычно показывал фотографию трёх жутко красивых, ухоженных брюнеток. Она до сих пор хранится в родительском альбоме, доставшемся мне по наследству, так же как и другие фотографии всех наших друзей.

Вот статный красавец-лётчик в отставке Белоблоцкий с сыновьями двухметрового роста и красавицей женой. Это в их двухэтажном коттедже меня оставили отдохнуть в одной комнате с «наполеоном».

Вот хлебосольные Зборовские, в их доме я впервые увидела настоящие картины музейной ценности в золочёных рамах.