На смену энергии атома пришла… – зачеркнул «пришла» и написал, – …вернулась энергия пара».

Еще раз прочел последнюю строку. Зачеркнул слово «вернулась». Написал «пришла». Повисел мягким золотым пером над отливающими свежестью лиловых чернил буквами. Зачеркнул всю строку.

Йозас мог легко вывести помарки. Но оставил их сознательно, усилив документальность записи. Лиловые строки уплыли в вечность.

…

Сумерки сгустились. Огни двух малых паровозных прожекторов разгорелись за плоскими рифлеными стеклами. Отсвет пошел по откосам, по столбам и постройкам, озаряя нарядную публику, выхватывая черно-красные стяги, рубиновые на них протуберанцы вечного добиблейского солнца.

Он ложился полосами и пятнами на торжественные бледные лица людей, отражался в их изумленных глазах. Блестели белки. Далекие искры вспыхивали в глубине зрачков.

Свет проникал в открытые рты. Во тьме ртов немые языки прятались темными лепешками за зубами жителей города.

Главные колеса паровоза поднимались до середины кабины, уходя назад до самого тендера. Они накатывали, отмахивая трехметровыми спицами, как мельничными крыльями.

Шепот восторга, сопровождал это величественное накатывание.

Курносый, победно оглядываясь по сторонам, пропел восхищенно:

– Колеооосики! Прищемят нос любому!

Его дама с бантом, бледная и растрепанная, воскликнула в самозабвении восторга:

– Нас будут все бояться и любить!

– Еще и гладить.

– Любить. Любить. Любить. – Звучало в полубреду заклинанием.

Курносый свои пожелания изъяснял куда предметнее:

– И щекотить нам пятки. Когда мы их подставим. Пууусть. Пусть щекотют.

Скосился на соблазнительную даму по соседству, которая, не замечая того, отдавшись порыву, в восхищении терлась о его полный бок своим пурпурным боком, сладострастным и упругим.

Глаза ее светились, казалось, не отраженным светом, а собственным, лазурным.

– О, паровоз! – Выдыхала она. – Аж, сердце замирает. Как будто дом!

– Как дом… – Курносый окинул ее взглядом. Остановился на груди. – Гораздо больше дома. Не паровоз, а вставший на ноги завод. Корабыль звездный… Просто – мамонт! Вы мамонтов видали? Таких больших, в шерсти?

– Нет. Я их боюсь! – Легко доверившись ему, сказала дама.

Спутница Курносого напряглась и двинула себя вперед:

– Я видала.

Где? Балаболка. Ревнивая дура. И было б что в самой, а то лишь лисий хвост. На шее. Меха былого. Редкость. Ну и что? Потеребенькать и забыть.

Курносый, не реагируя на надуманные позы жены Айседоры, вновь обратился к даме полной сладостей, прелестей и обещаний:

– Ну, вот. Глядите.

– А где же шерсть?

Разговор плыл многозначительный и пылкий.

Видя, куда он плывет, Айседора плюнула под ноги Курносому и дернула его за рукав:

– Вот уж склепали, так склепали! На радость людям. Умеют же клепать!

Полная якобы невинной неги, или действительно вполне сойдясь в себе – дебелой, крайне зрелой – с наивностью детей, как всякая завидная блудяшка, соблазнительная дама улыбнулась сквозь слезы:

– О, милый и могучий паровоз.

Курносый покосился на нее, покраснев всей шеей, и все же не рискнул продолжить флирт. Напористо и без обиняков обратился к окружающим:

– А?! – требую незамедлительного согласия.

В ответ торжественно закивали.

А как не закивать?

Из массы тел выдвинулся человек в атласной шляпе, желая разлить погуще собственный елей:

– Его придумал суперканцлер Юлий. Величие во всем.

Курносый насел взглядом:

– Считаете, могло быть по-другому?

Атласная Шляпа пришла в смятение от дерзости альтернативы. Забилась в пожатии плеч. В притопывании ног. В бульканьи смятых губ.

– Нет-нет! Конечно, нет! – Понеслось со всех сторон.

Оказывается, все были в памяти и живы. Не онемели навсегда. Всё слышали. И сразу же вонзились в жизнь своими голосами.

Ворону от этой гнусности тошнило:

– Бя-ууу… – Вывалила она язык набок.

Всмотрелась и вознегодовала:

– Ах, мордофили! Шалопуты. Сошлись как на подбор – разлямзя на разлямзе! Титёшницы да мухоблуды! Хотя б один хабал нашелся, разошелся и всех послал их на …

Мощный гудок сорвал последнее значимое слово с клюва вороны. Изорвал. Разметал несостоявшиеся звуки.

Горожане обмерли и присели.

Острая струя пара сбила ворону с ветки, размозжив ее, разметав перья, и отбросив безжизненный мокрый комок далеко в сторону, шмякнув о глинистый склон холма.