– Полагаю, вам лучше отправить Джулиану и Кори в бункер сегодня же вечером, как только они соберут вещи, – предложил Хэннен. – А мы что-нибудь придумаем для прессы.

Президент кивнул. Бункер представлял собой подземное укрытие в Делавэре, где первая леди и их семнадцатилетний сын вместе с членами кабинета и другим персоналом могли быть защищены, как они надеялись, от всего, кроме разве что прямого попадания ядерной боеголовки весом в мегатонну. С тех пор как новости о тщательно сконструированном убежище для правительства распространились в обществе, по всей стране стали появляться подобные укрытия, некоторые даже в заброшенных шахтах и внутри горных пещер. Бизнес под условным названием «Остаться в живых» процветал как никогда прежде.

– Нам надо кое-что обсудить, – сказал Хэннен.

В стеклах его очков президент увидел отражение своего лица – уставшего, с ввалившимися глазами.

«Неразыгранная карта», – подумал он.

– Еще не время. – У него свело живот. – Рано.

– Самое время! Думаю, вам будет безопаснее в центре стратегического авиационного командования. Одной из первых мишеней станет крыша Белого дома. Я собираюсь послать Паулу в бункер, и, как вам известно, вы можете направить туда любого на ваше усмотрение. Но если позволите, я хотел бы сопровождать вас в штабе.

– Да, конечно. Вы со мной.

– Там будет офицер военно-воздушных сил с дипломатом, прикованным наручниками к запястью, – продолжил Хэннен. – Вы знаете свои коды?

– Знаю.

Индивидуальные коды состояли в числе первых вещей, которые президент изучил, вступив в должность. Он почувствовал напряжение, словно его шею охватил железный обруч.

– Но… мне ведь не придется их использовать, правда, Ганс? – почти умоляюще спросил он.

– Наиболее вероятно, что нет. Но если вы сделаете это – если понадобится, – я хочу, чтобы вы помнили: к тому времени Америка, которую мы любим, будет уже мертва; но мы не допустим ни сейчас, ни в будущем, чтобы нога захватчика ступила на нашу землю.

Он протянул руку и отеческим жестом сжал плечо собеседника.

– Точка невозврата, – сказал президент. Его остекленелый взгляд блуждал где-то далеко.

– Что? – не понял Хэннен.

– Мы готовы пересечь точку невозврата. Может быть, уже сделали это. Может быть, теперь слишком поздно и ничего нельзя исправить. Помоги нам Бог, Ганс. Мы летим в темноте и не знаем, куда, черт возьми, направляемся.

– Как только окажемся на месте, разберемся с этим. Мы всегда так делали.

– Ганс? – Голос президента стал жалким, как у ребенка. – Если… если бы вы были Богом… вы бы уничтожили этот мир?

Мгновение Хэннен раздумывал. Потом ответил:

– Полагаю… я бы подождал и посмотрел. Я имею в виду, если бы я был Богом.

– Подождал и посмотрел на что?

– Кто победит. Хорошие парни или плохие.

– А между ними есть какая-нибудь разница?

Выдержав паузу, Хэннен попытался объяснить, но понял, что не может.

– Я вызову лифт, – не в тему сказал он и вышел из Ситуационной комнаты.

Президент разжал ладони. Падавший сверху свет сверкнул на запонках, украшенных печатью правителя США.

«Я в норме, – подумал он про себя, – все системы работают».

Но внутри у него что-то сломалось, он чуть не плакал. Ему хотелось домой, а дом был далеко-далеко от этого кресла.

– Сэр? – позвал его Хэннен.

Медленно и скованно, словно старик, президент встал и вышел навстречу будущему.

Крак!

Она почувствовала, как кто-то пнул ее картонную коробку, и машинально вцепилась в свою тряпичную сумку. Она устала и хотела покоя.

«Чтобы быть красивой, девушке нужно выспаться», – подумала она и снова закрыла глаза.

– Я сказал, вон отсюда!

Чьи-то руки схватили ее за лодыжки выше грязных кед и грубо выволокли из коробки на мостовую. Она негодующе закричала и начала бешено лягаться:

– Ты, сукин сын, мерзавец, оставь меня в покое, негодяй!

– Черт, ты только глянь! – сказала одна из двух фигур, стоявших над ней на Западной Тридцать шестой улице, освещенной красными лампами вывески вьетнамского ресторанчика напротив. – Да это баба!

Другой, тот, кто вытащил ее наружу, прорычал хриплым голосом:

– Баба не баба, а я надеру ей задницу.

Она села и крепко прижала к груди холщовую торбу, набитую немыслимыми вещицами.

В потоке неона на скуластом крепком лице стали видны глубокие морщины и уличная грязь. Водянистые голубые глаза, обведенные фиолетовыми кругами, светились страхом и злобой.

На голове бродяжки была бирюзовая шапочка, найденная днем раньше в опрокинутом мусорном бачке. Гардероб состоял из грязной серой набивной блузки с короткими рукавами и мешковатых коричневых мужских брюк с заплатами на коленях. Она была ширококостной, плотной женщиной, ее живот и бедра выпирали из грубой ткани брюк. Одежда, как и холщовая хозяйственная сумка, попала к ней от доброго служителя Армии спасения. Из-под шапочки на плечи неряшливо падали каштановые с проседью волосы, местами обкромсанные – там, где удалось достать ножницами.