— Он ещё недостаточно свободен от плоти, — сказал Аркборн, хотя его собственные неотрегулированные бионические элементы едва ли могли служить веским аргументом в пользу механизации, — Если бы это удалось исправить…

— Я сомневаюсь, что он без веской причины согласится на дальнейшую аугментацию, — возразил Норссон, сжимая кулаки.

— Он не согласится, — подтвердил Ayг. — А если бы и пошёл на это, сейчас он слишком перевозбуждён.

— На что же ты, надеешься, брат? — спросил Кернаг.

Лицо Ауга — настоящее, не на гололите — осталось абсолютно неподвижным.

— На то, что мы выйдем из войны. Но для этого необходимо сместить Шадрака Медузона с поста военачальника. Это единственный логичный курс на выживание легиона.

Он повернулся и посмотрел на неясный облик фигуры, значительно превышающей ростом каждого из них, сидящей в тени на краю площади, рядом с могилами. Фигура не двигалась, но её доспехи и заключённая в ней бионика издавали негромкое гудение. Позади, тоже скрытое в тени, почётным караулом стояло отделение Бессмертных.

— Медузон должен встать на путь машины, — заявил Равт, — или покинуть свой пост. Для блага Железной Десятки. Такова ли воля Горгона?

— Воля Горгона — это мы, — сказал Ayг. — Его культ, его машинный культ. Узы плоти сильнее, если укреплены металлом.

Бессмертные ударили о землю прорывными щитами, наполнив воздух нестройным звоном.

Кернаг, Норссон, Равт и Аркборн повернулись, но вопрос монарху, сидящему на престоле среди них, задал Ayг.

— Такова ли твоя воля? — спросил он. — Такова ли воля Горгона?

Правая рука фигуры слегка поднялась. На ней не хватало одного пальца.

Фратеры приняли это за знак подтверждения и поклонились.

Бартуза Нарек в одиночестве стоял среди развалин города. Он не мог вспомнить, как сюда попал, и не узнавал местность. Он лишь знал, что это не Ноктюрн.

Он решил, что умер и оказался в каком–то бледном и невыразительном подобии чистилища, чего, как сам признавал, давно заслуживал.

Бесконечные руины простирались во все стороны. Разбитые жилые комплексы осели бесформенными грудами обломков и мусора, верхние этажи полностью погребли под собой нижние. В разоренных торговых кварталах едва можно было угадать разрушенные торговые дома и деловые конторы. Улицы и проспекты вели к глубоким каньонам или тупикам. Парки выгорели, статуи опрокинуты, фонтаны засорены. Культура, здравомыслие и процветание — все обратилось в прах. Следы старой жизни еще сохранились в оболочках и внешних атрибутах, как тени, не желающие исчезать в лучах восходящего солнца.

Нарек нагнулся и провел пальцем по пыли, покрывающей все вокруг. Палец стал белым; лизнув его, воин понял, что это пепел. Человеческие останки, сгоревшие в пламени жертвенных костров.

«Останки старой жизни», — напомнил он себе.

А вот стиль нанесенных разрушений он узнал. Такой урон могло нанести только оружие Легионес Астартес. Полное и всеобщее уничтожение. Сокрушительный удар с высокой орбиты, подобный рождению нового солнца. Всем оставалось только смотреть на него в полном отчаянии, пока свет не сменится вечной слепотой.

Нарек зашагал, не зная, куда идет и зачем, сознавая только, что настоящий воин, попавший в незнакомую местность, обязательно проведет разведку. Территория оказалась пустынной. Он хотел отыскать какую–нибудь господствующую высоту, откуда можно было бы осмотреться, но город буквально сровняли с землей.

Он вышел на широкую эспланаду, идущую вдоль грязной реки, и заметил фрагменты арки — возможно, триумфальных ворот. Сооружение когда–то было искусно украшено яркими красками и золотом, на вершинах мраморных колонн стояли высокие статуи с распростертыми крыльями и благочестивыми ликами…

— Ангелы? — пробормотал Нарек, чуть не испугавшись глухого и безжизненного звука собственного голоса.

На глаза ему попались оперенные крылья из мрамора. При внимательном осмотре Нарек отметил странный, словно полинявший оттенок камня и решил, что скульптор просто выбрал такой тусклый материал. Затем он посмотрел за реку и обнаружил, что и там поблекли все краски. Да и его доспехи как будто побледнели.

Он поднял руку в перчатке навстречу бледному солнцу и не на шутку встревожился, заметив просачивающийся сквозь нее слабый свет. Металл, плоть и кости казались прозрачными. Весь город окутывало призрачное сияние.