– Мышник! – крякнул доктор.

– Что? – завертел головой Вийт.

Ближайший половой поставил свой поднос на стол, выхватил из рукава гусиное перо, макнул его в малиновый сироп к пирожным и написал на манжете: «Мышник».

– Ага! – задумчиво покивал детектив.

Суровый мужчина с вислыми усами, услышав слова Лафарга, стал отдавать энергичные команды своим подчинённым.

– Какой ужас! – вскричала всё та же страждущая мадам Квят. – Проверьте мой бокал!

– И мой! И мой! – бросились к лекарю иные зрительницы.

Графиня-мать с каменным лицом отошла от них подальше.

Лафарг принялся один за другим подогревать фужеры – без каких-либо результатов – и при этом расширять свой круг семейств-клиентов.

– Ваше высокоблагородие! – к руке Вийта учтиво прикоснулся неизвестно откуда вынырнувший дворецкий. В руках он держал небольшой листок бумаги. «Агафошка покинул усадьбу» – гласила запись.

– Схватить! – рявкнул надзиратель. – Телеграфируйте в ближайший полицейский участок приметы беглеца! И куда подевали бочонок с кадкой? Несите сюда!

По ложе пронёсся ветерок – слуги бросились исполнять приказание.

Суровый мужчина, подкрутив свои вислые усы, подозвал нескольких своих подчинённых и что-то им сказал. Те сразу же убежали.

– Да кто он такой? – вскричал в сердцах Вийт.

Дворецкий полными достоинства жестами начертал на том же листке бумаги: «Это глава личной охраны его превосходительства». Вийт хмыкнул.

Фирс вернулся от столов с полупустым бокалом в руках.

– Лафарг! – сказал, а точнее крикнул он. – Здесь чудом сохранились льдинки из вёдер.

Эскулап отвлёкся от бесчисленных дам, чтобы провести опыт для истопника. Результат оказался отрицательным.

Тем временем у ног Вийта поставили бочонок и кадку. Детектив кинулся было к ним, но тут же разочарованно обернулся к дворецкому:

– Они вымыты!

Глава слуг с видом оскорблённого достоинства вынул из рук Вийта свою записку и что-то надменно начертал на её обратной стороне.

– «Грязное на кухне не держим!» – прочёл вызнаватель.

– Дворецкий вне подозрений! – проворчала старая Мйончинская. – Именно потому, что мы все сейчас на него подумали!

На горделивом лице дворецкого не дрогнул ни единый мускул.

– Сколько мышника нужно для такого эффекта? – спросил Вийт у Лафарга, кивнув на Таде.

Лекарь обернулся и оценивающе посмотрел на организатора гонок.

– С учётом общего количества пунша? И телосложения его превосходительства? – врач пожал плечами и написал: «Не менее полуведра настойки».

– Полведра! – вскричал Вийт удивлённо. – Такое количество в перстне не пронесёшь…

Тут какая-та мысль посетила Лафарга.

– Но позвольте! – вскинулся он. – Позвольте! Все участники Гонок пили из Кубка! Корстини, Мйончинский, Сташко – каждый пил! И все члены их экипажей! До дна! Они все, слышите вы, все пили и теперь все отравлены!

– Не слышу! – Вийт чувствовал, что сказано нечто важное.

Врач стал писать в тетради.

Фирс тем временем подтолкнул локоть детектива. Кивнул в сторону гоночного поля.

Чёрные гусенички составов уже приблизились к первому повороту. Из головы каждой била в небо струя обильного дыма. Впереди нёсся Мйончинский, за ним, отстав на длину поезда, Сташко, в полуверсте за ними поспешал Корстини.

– Слишком быстро! – произнёс, вглядевшись, Вийт. Он говорил под нос, но получалось громко, на всю залу. – Так они на повороте могут с рельсов сойти!

Публика в испуге замерла.

Несколько долгих секунд в судейской ложе висела мёртвая тишина. Даже хроникёры умолкли. Потом, будто услышав сыскного надзирателя, стали замедляться первые два паровоза. Машина антрепренёра едва не настигла их, но и она в конце концов притормозила.

Мйончинский вошёл в поворот на огромной скорости, не менее двадцати вёрст в час. Его локомотив сразу же заметно накренился. Из-под колёс сыпанули снопы искр. Из прицепного открытого вагона на землю лавиной посыпался уголь. В воздух поднялось чёрное облако, сквозь которое вверх ударил белый столб пара. До судейской ложи донёсся протяжный, панический гудок.

Публика всхлипнула в ужасе.

Локомотив графа выскочил из угольной тучи, всё ещё заваливаясь на один бок. Он продолжал тормозить, но крен не исчезал. В последний момент, когда, казалось, машина должна была перевернуться, паровоз вдруг выпрямился, и состав наконец вышел из поворота.