– Да не знаю… Просто что-то поплохело. Думаю, я на какое-то время потеряла сознание, – она и здесь говорила чистую правду.

Даже если бы она сказала, что у нее на время отказал мозг и она вообще не понимает, в каком измерении находится, Зоя и здесь бы не лукавила. Она действительно не понимала, приснилось ли ей то, что случилось среди бела дня в двух шагах от крыльца поликлиники, или нет. Действительно ли она убила девушку, которая на самом деле была в сером пальто и черном берете, но это уже после того, как она, эта девка, сделав все свои черные дела, поменяла деревянный номерок в гардеробе на верхнюю одежду, хотя в момент своего преступления, за которое и поплатилась жизнью, на ней была кремовая юбка самой Зои, да к тому же ее собственные коричневые замшевые сапоги!

А что, если за пределами поликлиники вообще ничего не было, Зое весь этот кошмар приснился, и девушка в сером пальто уже давно дома? Но как узнать, не выйдя на улицу? Хотя, ну, выйдет она сейчас, и что? По-хорошему, надо бы поскорее ноги уносить, не проверять же то место, что расположено в аккурат, как говорится, слева от высокого крыльца и обозначено длинной, тянущейся параллельно стене дома, заснеженной крышей, под которой прячется крутая лестница, в конце которой, в самом низу перед дверью, и лежит труп? Или все-таки проверить, приподнять картонки? Не зря же убийцы возвращаются на место преступления – хотят проверить, а было ли оно…

Мужчина в шляпе предложил ей руку, она ухватилась за нее, поднялась так, как если бы весила не пятьдесят с чем-то килограммов, а все двести, и, опираясь на его руку, сделала несколько шагов. Знала ли она, что эти несколько шагов приведут ее в ад? Подозревала. Но, как и всякий человек, надеялась на чудо. Что не вычислят, не поймают.

Так, опираясь на руку вдовца, который еще не знал об этом, она вышла наконец из поликлиники на свежий воздух. Если бы она была счастливым человеком, то, глотнув свежего воздуха и оглянувшись на укутанные в снежные шубы молодые ели, высаженные напротив поликлиники вдоль шоссе, порадовалась бы этой красоте и сладости морозного воздуха. Но поскольку она была человеком несчастливым, то ничего, кроме холода и пронизывающего ветра (которого, кстати, может, и не было, она его выдумала просто из-за нервного озноба), не почувствовала.

– Куда вас подвезти?

– Да никуда, я здесь рядом живу.

– Я тоже. Вон, видите, дом?

Но ей это было неинтересно. Теперь она все свои мысли и чувства должна была направить лишь на одно – на то, чтобы спастись. Не впустить в свою жизнь тюремный запах. Как-то выкрутиться. Сделать вид, что ничего не произошло, не было! Их никто не видел, во всяком случае, она на это надеялась. Хотя было десять утра, казалось бы, поликлиника – бойкое в этот час место, но, к счастью, именно в разгар битвы ли, убийства (это как посмотреть) никого рядом не было. Единственное, чего надо было опасаться, это случайных взглядов из окон многоэтажного дома, на первом этаже которого располагалась поликлиника. Кто-нибудь в этот момент, подойдя к окну с чашкой чая или лейкой, чтобы полить свою герань на подоконнике, мог увидеть потасовку за окном и падение девушки в подвал. Пусть это лишь вход в подвал, но если судить по высоте, то девушка эта, гадина и мерзавка, упала сверху на уровень подвального пола. В подвал, короче. Так и назовем.

Зоя рассуждала об этом так, как если бы готовилась к разговору со следователем или судьей…

В какой-то момент ей показалось, что она вела себя с этим господином в шляпе неестественно. Она не выразила хотя бы внешне удивления или даже сочувствия тому обстоятельству, что он потерял (или пока еще разыскивал) свою жену. Она не задала ни одного вопроса, хотя, не будь она убийцей, то уж точно вела бы себя по-другому. Более живо, участливо, смотрела бы на мужчину с теплотой, быть может, подробнее расспросила его о том, как выглядела его жена, к какому доктору предположительно была записана.

– Постойте… Вы говорите, что искали вашу жену? Вы точно знаете, что она пошла в поликлинику?

Разговаривая с ним, она с усмешкой подумала, что когда-нибудь они встретятся, конечно, в зале суда, но только она будет на скамье подсудимых, а он в зале как жертва. Вернее, как это у них там говорится, как потерпевший. Ну или «со стороны потерпевшей».

Увидев ее тогда, вспомнит ли он сегодняшнюю встречу? Бестолковый разговор ни о чем? Какими глазами на нее посмотрит?

– Да, она сказала, что ей нужно в поликлинику, к десяти. Вот утром вышла из дома и не вернулась.

И не вернется. И ты, парень, через некоторое время уже будешь стоять возле ее могилы, заваленной цветами, все в этой же шляпе. И это в январе! Мог бы просто куртку носить, а вместо шляпы – обычную вязаную шапочку черного цвета, к примеру, или дорогую меховую, из чернобурки, хотя бы ушанку. Словом, быть как все.

И что она так прицепилась к шляпе?

– Да вернется… – бросила она через плечо так, как если бы и мысли не допускала, что он больше никогда не увидит своей жены. Да, она хотя бы старалась вести себя так, как если бы ничего не произошло.

Мужчина, пожелав ей здоровья, сел в свою большую черную машину, а Зоя побрела по дорожке между высотными домами в сторону своей одиннадцатиэтажки, расположенной в пяти минутах хода от поликлиники.

Шла и вспоминала свое утро. Были ли предчувствия? Нет, не было. Чтобы было нехорошее предчувствие, надо, чтобы перед этим было хоть что-нибудь хорошее, тогда есть с чем сравнивать. Быть может, ей снилось что-то такое, что могло бы послужить предупреждением, мол, сиди дома и не высовывайся, чтобы никуда не влипнуть. Но вряд ли она обратила бы внимание даже на такое явное предупреждение во сне, потому что и безо всяких предупреждений вся ее жизнь была в последнее время настоящей помойной ямой, где она капитально увязла. Так крепко, что никак не могла выбраться. Вернее, могла. Или нет? Не могла? Боялась, что останется одна? Но разве она и без того не была одна?