— Я сказал, в гостиную! — повышаю голос, но не злюсь, просто забавно видеть, как Снегурочка на меня реагирует. Поля соскакивает со стула, берет воспитательницу за руку и тянет за собой. Выдыхаю. Раньше у меня в доме была одна хулиганка, а теперь их две.

Быстро убираю осколки, протираю пол и открываю холодильник. Нужно что-то приготовить на ужин, но… сил нет. Обычно Полину кормила няня. А я мог обойтись легкими перекусами. Готовить я умею, но не очень люблю, только под настроение. А сейчас настроения нет от слова «совсем».

Иду в гостиную, а там Полина хвастается лиловым платьем принцессы.

— Правда, красивое?

— Да, очень. Ты будешь самой красивой, — улыбается Агния. — Это тебе мама выбрала?

— Нет, я сама, а папа купил.

Мама у нас такими вещами не занимается. Ей некогда, у нее вечный полет фантазий или творческий кризис, неизвестно что хуже.

— А корону и палочку? — замечая меня, спрашивает Полина.

— Купим в выходные, — прохожу, сажусь в кресло и тру виски, пытаясь избавиться от головной боли. На глаза давит. Боль не сильная, но монотонная.

— А я бы еще ленту лиловую в волосы вплела, — предлагает Агния.

— Папа, ты купишь мне ленту? — Киваю, выдыхая.

— Ура! — Полина начинает прыгать.

— Поля! Голова болит, на полтона ниже. Я закажу ужин. Что ты будешь? Рыбу или курицу?

— Я хочу пиццу.

— Нет, это тяжелая еда на ночь.

— А я хочу, — упрямится дочь.

— Я говорю, вредно! Закажу тебе рыбу.

— Фуу, не хочу рыбу, — хнычет, надувая губы.

— Тогда курицу, — вынимаю из кармана телефон.

— Пиццу с курицей, — хитрит Поля, и я прищуриваюсь.

— Агния? — выгибаю брови в ожидании ее ответа, а она отрицательно качает головой.

— Я не голодна.

— Алло, девушка, можно нам две порции семги под сливочным соусом с овощами на гриле. Нет, картофель не нужно, лучше батат. И пиццу с курицей и сыром.

Агния округляет глаза. Да я только с виду такой грозный, на самом деле дочь вьет из меня веревки.

— Ура, пицца! Спасибо, папуля! — Полька чмокает меня в щеку и убегает с платьем к себе в комнату.

— Я, правда, не хочу есть… — произносит девушка и натягивает свое платье на колени. Она все никак не может расслабиться. Сидит ровно, на краешке дивана. Осанка ровная, статная, как у аристократки. Рассматриваю ее, склоняя голову.

— Ну что ты, как ребенок. Ты замерзла, устала, тебе нужно поесть. Ужин легкий, на фигуре не отразится, — усмехаюсь. — Денег за него не возьму, — шучу я.

Девушка складывает губки бантиком, а потом прикусывает их. Захватывает нижнюю губу и медленно отпускает. А я, как мальчишка, смотрю на эти губы, красные, немного обветренные, и хочу к ним прикоснуться. Провести подушечкой пальца, заставляя приоткрыть ротик, погладить, глядя в ее кристально чистые глаза. А потом попробовать ее губы на вкус. Мне почему-то кажется, что они сладкие, как спелые ягоды. Провести по ним языком, втянуть в рот и закатить глаза от удовольствия…

Ох, не о том думаешь, Смирнов! Все от недостатка интима. Я работал много последнюю неделю, потом Поля приболела, не было возможности встретиться с Верой. Сегодня планировал, но опять не сложилось. Вот и засматриваюсь на красивых Снегурочек.

— Спасибо вам большое, мне, правда, так неловко, — оправдывается она. — Никогда не была в таком положении, — вздыхает, сглатывая. А я продолжаю трогать ее глазами: смотрю на русые волосы с медовым оттенком, представляя, как распускаю их, срывая заколку, и любуюсь, как рассыпаются по плечам. — Я очень вам признательна, такие мужчины сейчас редкость, — вдруг произносит она и осекается, словно сказала лишнее, глаза отводит, осматривая камин.

— Какие «такие»? — выгибаю брови, мне интересно с ней беседовать. Девушка гораздо глубже, чем казалась. Такая мягкая, женственная, утонченная, словно из девятнадцатого века. На нее хочется смотреть и раскрывать, как произведение искусства. Подмечая все новые и новые прелестные детали. Это строгое платье, длинная шея, бархатная кожа, розовые щеки. Аааа! Смирнов, остынь. Она ведь девчонка совсем.

— Эм, — стесняется, крутит на тонком пальчике колечко с цветочком. — Вы воспитываете дочь, успешный человек, самодостаточный, добрый, хотя хотите показаться более жестким, — выдает моя Снегурочка.

Стоп, Смирнов! Она не твоя. Она вообще посторонний человек.

— С чего ты взяла, что я добрый? Может, я тиран или что похуже.

— Нет, — смущенно улыбается, мотает головой.

Улыбка. У нее прекрасная улыбка, хочется радовать ее, баловать, что-то шептать, чтобы вновь и вновь любоваться на эти прекрасные ямочки. Черт! Я сошел с ума! Мне снова нужно в душ, желательно в ледяной, чтобы остыть.

— Ладно, опустим этот вопрос. Рассказывай, как ты оказалась на улице.

— Так случилось, — с ее лица тут же пропадает улыбка и теплота.