Однако. Я читала, что от гончих избавиться невозможно, только задержать, причем ненадолго, потому что гончая поглощает магию и в конце концов обращает против мага его же силу. Но черт не человек, в том смысле, что он дух, и хотя черти обладают материальностью, они вполне способны перейти на тонкий план.

А где призывательница?! Я верчу головой.

Король?

Король лежит, глаза закрыты. Не похоже, что короткий бой его хоть как-то потревожил. Дыхание тяжелое...

– Где она?

Керт ориентируется гораздо лучше меня, уверена, он видел, куда она делать.

– Сбежала.

– То есть прямо сейчас она может призывать вторую гончую?!

Керт не отвечает, так что становится очевидно – да, может. И мы никак не можем ее помешать. Если только не.

Ругнувшись, я выскакиваю из спальни. О том, что снаружи меня могут ждать гвардейцы, я благополучно забываю. К счастью, меня ждут не они. Призывательница сидит на полу и лихорадочно наносит на пол меловой рисунок.

– Остановись, – приказываю я.

За призыв гончей приговор суда будет однозначный – смертная казнь.

Девушка это понимает, не может не понимать. Она закрывается магическим щитом. К счастью, магия против грубой силы играет далеко не всегда, и уж точно примитивный щит бесполезен против пинка.

Она валится на пол, своей же одеждой стирает часть символов.

Теперь усыпить как целителя.

Призывательница с гортанным криком выхватывает нож. Режущая часть вытесана из камня. Ее оружие имеет мало общего с настоящим ножом. Это не столько оружие, сколько ритуальный предмет.

Я, наконец, понимаю, кто передо мной – шепчущая. Ее искусство ближе к шаманству, чем к магии. За свое могущество девушка платит разумом. Такая молодая, а уже безумная, ее жажда убийства, жажда крови – это жажда запертых в ее кинжале призраков.

Она не пытается ранить меня, они бьет острием в пол. Хрупкий камень раскалывается, разлетается крошевом, и из рукояти вырываются… клубы мрака, стремительно заполняющие покои.

Я успеваю шарахнуться, и туча обрушивается на хохочущую призывательницу. Миг, и смех обрывается, в черной туче нарастают громоподобные раскаты, чем-то неуловимо напоминающие оборвавшийся смех, будто туча впитала его.

Чернота приходит в движение, туча вытягивается, обретает человекоподобный силуэт. Рокот стихает, и из недр тучи раздается голос:

Я сделала! Я сделала это! Я вознеслась!

Да нет, дорогуша, ты не вознеслась, ты всего лишь сама стала призраком. Сильным. Но временно, причем счет идет максимум на часы.

Впрочем, от знания, что к вечеру сумасшедшая призывательница бесследно развеется, мне не легче. Я замираю у стены, смутно представляя, что предпринять. Я уверена, я не ее цель. Зачем девушка присоединилась к канцлеру? Он ее чем-то зацепил, чем-то личным. Деньгами приблизившегося к грани шепчущего не заманить. Попробовать разговорить? Малодушную мысль, что пусть идет и творит, что хочет, лишь бы от нас с Кертом подальше, я давлю в зародыше. Как без пяти минут принцесса, я не имею права отступать.

– Поздравляю, – я скрещиваю руки на груди. – Я думала, вознесение – сказка или дается лишь лучшим из лучших.

Черная туча разворачивается ко мне. Клубы тьмы, из которой она соткана, медленно перетекают, отчего силуэт уродливо ломается: то вздыбится опухоль на плече, то рука истончится в запястье, а пальцы наоборот раздуются. Словом, в зеркало бывшей призывательнице лучше не смотреться.

– Я лучшая, – горячо заверяет она меня. – Я самая талантливая из учениц мастера!

– Двадцать лет усердной учебы, это восхищает.

Неожиданно, но призывательница легко ведется. Я чуть ли не откровенно ей зубы заговариваю, а она воспринимает лесть всерьез.

– Двадцать? – туча сотрясается и рокотом. – Я справилась в три раза быстрее!

Ого.

В смысле, двадцать я назвала наугад. Из того, что я знаю, шепчущие впадают в безумие приблизительно через десять-пятнадцать лет работы. Свихнуться можно хоть за год, хоть за день. Сроки вторичны, первично – сколько дряни пропускает через себя шепчущий. Призраки не возникают без причины. Предательство, насильственная мучительная смерть, незаконченное дело – и все это шепчущие собирают, пропускают через себя.

Назвав двадцать лет, я дала призывательнице шанс похвастаться, и она его не упустила.

– Честно говоря, трудно поверить. Нет, я не подозреваю тебя в обмане, наоборот, я уверена, что ты сказала правду, и от этого еще более невероятно. Вероятно, такие как ты рождаются раз в сотню лет, а то и реже.

Призывательница оглядывается. Похоже, я ее недооценила и перестаралась, моя лесть ей больше не интересна.

– Хах, – вздыхает она с легко уловимым раздражением.

Рискнуть?