– Смелый ты. Вот так уйти, бросив все. Вряд ли в нашем положении это возможно. Ты ведь не главный редактор “Российской газеты”, ты глава всех социальных инженеров страны, ты главный редактор умов… ты мозг государственной пропаганды.

– Да, наша “Газета” – это уже давно не газета, и даже не организация. Именно поэтому нам так доверяют. Именно поэтому у нас больше шансов, чем у остальных.

– Меня все устраивает, – Семен докурил самокрутку до фильтра и бросил в урну. – Я тут останусь, может с редактора еще поднимусь до зама, если Женя станет главным, когда ты уйдешь.

Вадим нервно рассмеялся:

– Я тебе только поведал свои мысли, а ты уже… придумал все после моего ухода.

– Ты должен попробовать. Будь я посмелее, я бы тоже сбежал куда-нибудь в лес. Избавился бы от чипа… срубил бы избу… да и зажил припеваючи.

– Я так не хочу. Мне нужно найти тех, кто думает так же, как я.

– Ну ведь это мы, – Семен кивнул на бар. – Мы ведь думаем о том же.

– Только боитесь говорить что-то против. Держитесь за свое место.

– Конечно. Впасть сейчас в немилость – это смертный приговор.

Вадим однажды впал в немилость. Свой самый главный грех перед государством он помнил хорошо. В Общей России главными преступлениями теперь становились преступления идеологические – не нравился режим, его методы, его правила или его защитники. Тех, кто выходил на демонстрации против выборов, бастовал против чипизации, против отмены физической валюты, совершал акты терроризма против общественной глобализации – всех отправляли либо на каторгу, либо на перевоспитание.

А вот привычные старому миру преступления сходили на нет. В начале тридцатых годов государства как по сговору начали один за другим отменять законы. Конституции отмирали, уголовные кодексы уходили в прошлое. Интернет становился теперь и законодателем, так как оттуда узнавали обо всех правах и обязанностях, и судом, так как там зачастую и проходили все юридические процессы.

Убийства и разбои исчезли – их предотвращали по факту повышения норадреналина и окситоцина в крови. Кражи стали бесполезны – интернет вещей делал свое дело, превращая всю сеть в одну большую деревню, где каждая вещь знала о каждой вещи и понимала свое место.

Наркотики, может быть, были единственным интересным преступлением. Наркотрафик упал с тех пор, как после выборов в 2030 году легализовали употребление медицинской марихуаны для успокоения недовольных масс. Если и провозили килограмм-другой необычных веществ, то отдел Первой Полиции по контролю за оборотом наркотиков был этому очень рад – все же не каждый день появляется работа.

И вот в тот момент, когда все привычные миру преступления начали отмирать, Вадим совершил одно из них. В клубе, познакомившись с девушкой, он впал в то состояние, которое люди, читающие романы, склонны называть влюбленностью. На дворе стоял 2027 год, но уже тогда люди отказались от книг в пользу экранов – телефоны с компьютерами справлялись со всеми функциями чтения, полностью его заменяя. Черные зеркала дарили нормы поведения и ценности, воспитывали адекватный для новой эпохи гуманизм, занимали все свободное для рекреации время, и даже давали новые знания. Но только при условии волеизъявления пользователя, ведь глупый потребитель – лучший потребитель.

Те же, кто еще читали книги, узнавали о любви именно оттуда. Это были редкие люди, мечтатели серых будней, те, в чьи головы родители уходящей эпохи успели внести мысль о том, что бумажные книги лучше, комфортнее и «вечнее» электронных. Их страницы можно нюхать, думая о старых днях, их можно дарить друг другу, а не просто пересылать по сети. В книгах можно делать заметки, в бумагу можно влюбляться, книга может стать другом, тогда как цифровые носители пахнут мертвечиной и одиночеством.

Конец ознакомительного фрагмента.