— Миловидный юноша, да, — согласилась я, присаживаясь на пуфик возле её кровати и наливая в чашку чай, который ещё не успел остыть.

— Когда он в первый раз пришёл в наш дом, мне показалось, что я спала, как заколдованная красавица из замка Роз, — Ванесса говорила, как рассказывала сказку, и я понимала, что для неё это и в самом деле было сказкой — нежной, романтичной сказкой влюблённой и очень одинокой девушки, — а он разбудил меня, как прекрасный принц…

— Поцелуем? — спросила я невинно, разрезая булочку и намазывая её сливочным маслом.

— Взглядом, — поправила меня Ванесса.

Она открыла глаза и села в постели.

— Один лишь взгляд — и во мне будто что-то зазвенело, — девушка машинально взяла чашку чая, которую я ей протянула, и сделала глоток, — будто весь наш унылый дом зазвенел, когда Этан появился… И он держался так скромно, с таким достоинством… А тётя сразу зафыркала и сказала, что всякие босяки сейчас считают себя великими учёными… Какая нелепость, верно?

— Совершенно точно, нелепость, — поддакнула я и протянула ей на блюдце булочку с маслом. — А мастер Берт слышал это?

— Слышал, конечно, — усмехнулась Ванесса, вонзая зубки в воздушную булочку и с аппетитом начиная жевать. — Тётя нарочно сказала, чтобы его обидеть.

— И что он ответил? — продолжала я направлять разговор в русло воспоминаний о мастере Этане Берте.

На этот раз лицо Ванессы просияло гордостью.

— Он улыбнулся, — она допила чай и потянулась за второй булочкой, а я снова наполнила чашку и добавила в чай ложечку сливок и два кусочка сахара, — и сказал: «Но ведь наш Господь, сударыня, тоже ходил босой, а своими знаниями посрамил самых образованных мудрецов». Хорошо сказал, правда?

— Очень хорошо, — согласилась я. — И целуется, наверное, тоже очень хорошо. И очень храбрый, если осмелился поцеловать вас на балу, когда рядом был отец.

Теперь Ванесса пошла красными пятнами. Я наблюдала, как она краснеет — мучительно, пряча глаза, но ничего больше не спрашивала, предоставив дочери хозяина самой решить — надо ли промолчать или проявить откровенность.

— На самом деле, — призналась, наконец, Ванесса, — это я его тогда поцеловала. Разве можно быть таким благородным? Ну и что, что мы не помолвлены? Мы всё равно поженимся, пусть даже целый мир будет против… К чему эти глупые правила?! Мы ведь современные люди, — она взглянула на меня, ища поддержки, — женщина уже — это не бессловесное существо, которому полагается только краснеть и ждать, когда мужчина обратит на неё внимание! В наше время девушка должна уметь сделать первый шаг!

— И ты его сделала, — подсказала я. — В библиотеке.

— Ну да, — она досадливо сморщила носик и расправилась с ещё одной булочкой. — Но Этану понравилось! И мне тоже! Но тут как всегда некстати появился папа и всё испортил! Папа же у нас моралист, он боится, что мы все пойдём по плохой дорожке, если нас не посадить в тюрьму или не отправить в монастырь! Если ему попались две вертихвостки, то это не значит, что все женщины — безмозглые похотливые курицы!

В этот момент я тоже ощутила себя безмозглой курицей, потому что пришла к Ванессе разузнать о ней и мастере Берте, но сейчас хотела только одного — узнать побольше о том, какие вертихвостки попались господину Тодеу. Как же мне хотелось расспросить Ванессу именно об этом… Но могла ли я, имела ли право задавать такие вопросы?..

— Можно подумать, если Этан — бедный, то это — конец света! — возмущалась дочь хозяина, попутно уничтожая булочки с корицей. — Вот получит назначение — и всё образуется! Как будто папа был богачом с самого начала! И я точно не та особа, которая бросила его из-за бедности…

— Бросила твоего отца? — спросила я одними губами.

— Дочь прежнего мэра, — подтвердила Ванесса.

— Тебе об этом известно?

— Ой, да весь город знает об этом, — отмахнулась она. — Папа тогда ещё учился, и ему обещали место секретаря суда. Но он завёл роман с девицей, которая его поматросила и бросила. Сначала пообещала выйти за него, а вышла замуж за богатого. Хороша, да?

— А твой отец?.. — спросила я, боясь даже дышать, чтобы Ванесса не поменяла тему разговора.

— Мэр позаботился, чтобы папочку выкинули из школы, на работу его нигде не брали, и ему пришлось идти в матросы. Потом он женился на моей матери — выбрал бедную и некрасивую, зато скромницу-скромницу, — Ванесса фыркнула, — но мамочкина скромность закончилась, когда мы разбогатели.

— Зачем ты так говоришь о матери? — упрекнула я её, лихорадочно сопоставляя в мыслях всё то, что услышала на маскараде и сейчас. — Не надо повторять глупые сплетни…

— Сплетни? — усмехнулась девушка с горечью и торжеством. — Мы с отцом застали её, когда она забавлялась в постели с любовником. Я забыла рукавицы, когда отец повёл меня и Эйбела с Нейтоном на ярмарку, мы вернулись, я открываю двери в спальню, а там разврат во всём великолепии. Мне было десять лет, между прочим. Не самый лучший возраст, чтобы узнать, что твоя родная мать — первостатейная шлюха.

— Ванесса! — запоздало ахнула я, потому что этот рассказ произвёл на меня такое же впечатление, как удар глиняным горшком по голове.