Два. Три. Четыре. Она считала шаги, скользя пяткой по пыльному полу, пока наконец не нашла её. Неприбитую доску.

Девочка остановилась. Она подождала, пока Эдди и учитель не начали играть свою мелодию. На этот раз они играли вместе, не до конца выдерживая единый ритм. Пальцы Эдди спотыкались на клавишах, заполняя паузы. Пока они играли, девочка надавила на один конец массивной половой доски – противоположная сторона качнулась вверх. Она осторожно приподняла половицу, лишь немногим уступающую ей в высоте, и проскользнула в образовавшуюся под ней дыру, проталкивая ноги сквозь колючий, прогнивший утеплитель. Наконец ее стопы коснулись прохладной земли.

Просто. Как нечего делать.

Кошачье логово было спрятано в самом углу подпола вне досягаемости тонкого луча света, сочившегося из отверстия в фундаменте дома. Обнаружить его было непросто, еще труднее было, даже присмотревшись, догадаться о его назначении. Не то чтобы кошка не оставила после себя никаких следов: вот и шерсть на приплюснутой кучке утеплителя, а тут – едва заметный отпечаток лапы на земле. И призрак тепла, касающийся поднесенной к лежбищу ладони. Но никто, кроме девочки, не обратил бы на это внимания. Во всяком случае, с тех пор как она вернулась в свой дом, в свои стены, ей нравилось думать, что она видит мир иначе, не так, как все.

Она легла на спину и вытянула руки и ноги, представляя себя морским существом, покачивающимся на дне темных океанских вод. Пахло землей. Влажной, плодородной землей. Девочка наслаждалась этим ароматом. Она слишком редко имела возможность его почувствовать.

Здесь, внизу, пианино не было слышно – в отличие от ритма, который учитель музыки выстукивал для Эдди каблуком. Он стучал и стучал, как будто его ученик был идиотом. Девочка сделала глубокий вдох, чувствуя во рту липкий привкус затхлого воздуха, и устало выдохнула.

Она знала, что это ее не касается, но все равно расстраивалась, когда с Эдди так разговаривали. Так с ним разговаривал почтальон, вручая почту, и их соседка мисс Ванда в те несколько раз, когда она заставала Эдди во дворе. Даже Маршалл разговаривал с ним таким тоном. Это казалось особенно нелепым, потому что, по мнению девочки, если кто и заслуживал подобного высокомерного отношения, так это Маршалл, эта длиннорукая обезьяна. Но Эдди был умен. Она знала это, потому что читала его книги – лучшие в доме. Книги по истории Древнего мира и (ее любимые) сборники легенд о таинственных волшебных мирах. Она любила людей с хорошим воображением. Даже если они были странными.

Остальные члены его семьи ели вместе на кухне – он же предпочитал одинокие трапезы в столовой. Были и другие странности: его чувствительность, молчаливость, его бесконечные партии в настольные игры с самим собой – даже в самые скучные, такие как «Монополия» и шахматы.

Может, в этом и было ее бремя – подмечать все те странные и раздражающие вещи, которые делают люди, когда думают, что они одни? Привычку мистера Ника надолго замирать, вглядываясь в пустые комнаты. Невнятное бормотание миссис Лоры. Или проклятия, которые изрыгает Маршалл в адрес собственного отражения в зеркале гостевой спальни, проводя руками по короткой щетине волос. Еще до своего переезда в застенье девочка наблюдала за одноклассниками во время школьных викторин, когда окружающий мир схлопывался для них до размеров собственного разума. Она видела, как руки мальчишек ползут вверх по штанинам шорт, а девочки в кровь обкусывают ногти.

Она пожала плечами. Уж кого можно было назвать странным, так это Эдди.

Девочка перевернулась на живот и встала на четвереньки. Позволив себе тихонько покряхтеть, она с удовольствием потянулась, разминая напряженные мышцы. Мысли улеглись в ее голове, пока она ползла под полом, моргая в почти полной темноте, вдыхая сладкий мускусный запах изнанки дома, а под ее руками и ногами вздымались еле заметные, медлительные облачка пыли…

В конце концов, ей ли было судить других – в ее-то положении?

На улице вела наступление луизианская весенняя жара. Влажный воздух наполняло жужжание цикад – громкое, будто сирена несущегося по встречке лета. Но девочке их пение казалось стройным и даже успокаивающим своей предсказуемой монотонностью.

Из окна чердака на третьем этаже открывался отличный обзор. В высокой траве, обступившей задний двор, медленно ползла крупная черная змея, уверенно прокладывая себе путь под резную сень разлапистых дубов. Миссис Лора с перепачканными коленями стояла над свежеполитыми огородными грядками, уперев руки в бока. А за углом пристроенного гаража бродил из стороны в сторону на сегодня уже завершивший свое обучение музыкальному искусству Эдди – из-за края покатой крыши девочка видела, лишь как подпрыгивают в такт шагам его взъерошенные черные волосы.

Где-то вдалеке скрипуче заухала неясыть.

В доме было тихо. Разморенное собственным жаром, уже зарумянившееся солнце дремало над дамбой по ту сторону улицы, тянулось лучами к дому, проливалось сквозь окна верхних этажей, вырисовывая узорчатые тени кипарисов на полу коридора. Часы в прихожей чопорно пробасили одну-единственную ноту, напоминая, что до шести осталась четверть часа. Мистер Ник праздновал окончание рабочего дня торжественной дремой на диване в библиотеке на первом этаже, а Маршалл, вернувшись с автомойки пораньше, заперся у себя в спальне, лишь изредка выдавая свое присутствие клацающим ворчанием клавиатуры.