где живут белые.

Об этом нам рассказывает бабушка,

надевая на голову маленькую шляпку,

прикалывая к ней булавку с топазом и

натягивая белые перчатки

на мягкие темные руки.

Два дня в неделю она, как и эти женщины, ездит на вторую работу, которая теперь особенно нужна,

ведь нужно кормить еще четверых,

а денег от работы на полставки в школе больше не хватает.

– И я не стыжусь этого, – говорит она. – Работа

по дому – как раз то, что я умею. Этим я могу

заработать денег для моих детей, так чего мне стыдиться.

Когда она возвращается вечером, ее руки бледные от стирки чужой одежды – «В основном приходится

руками», —

лодыжки отекшие, ведь она целый день на

ногах,

заправляет постели и подметает пол, смахивает пыль с гардин,

убирает за чужими детьми, готовит – всего и не

перечесть.

– Никому из вас не пожелаю такой работы, – говорит она нам. – Я ее делаю, чтобы вам не пришлось этого испытать.

И, наверное, по всему Николтауну дети слышат сейчас те же слова.

– Принесите английскую соль, – просит бабушка, откидывается в мягком коричневом кресле и прикрывает глаза.

Когда в нем сидит не она, а мы с Хоупом и Делл усаживаемся бок о бок, то остается место для кого-нибудь еще.

Мы наливаем теплую воду, добавляем соль, размешиваем, осторожно приносим тазик и ставим у бабушкиных ног. Каждому хочется потереть распухшие бабушкины лодыжки,

увидеть благодарную улыбку на ее лице, послушать ее истории в тишине

комнаты.

– Когда я уходила сегодня из одного дома,

пол был такой чистый, хоть ешь с него, – тяжело вздыхая, говорит бабушка. – Но видели бы вы, что творилось в комнатах, когда я пришла. Будто черти побывали там и перевернули все вверх дном…

Колыбельная

Ночью кажется, что все живые существа соревнуются в том, кто кого перекричит.

Трещат сверчки,

лягушки не отстают и громко квакают в ответ.

Иногда где-то в соснах ухает

невидимая сова.

Даже собаки не улягутся спать, пока не повоют

на луну.

Но сверчки всегда побеждают.

Уже угомонились лягушки,

и сова улетела домой.

Давно умолкли собаки, проиграв битву со сном,

а сверчки все выводят свои рулады,

будто знают, что поют нам колыбельную.

Библейские времена

На полочке у кровати бабушка хранит Библию. Вечером она читает ее, нашептывая что-то, и наутро обязательно рассказывает нам,

как Ной слушал слово Божье, узнал о потопе и взял на свой ковчег по паре всех зверей. И когда вода обрушилась на землю, он спасся,

а все грешники утонули.

И мы тоже спаслись, ведь сейчас утро, а значит, Бог услышал нас, и из Николтауна до него донеслись наши вечерние молитвы:

– Иегова, смилуйся и даруй нам новый день!

Еда забыта. Моя рука с теплым печеньем, пропитанным маслом, останавливается на полпути ко рту.

– Сколько же воды вылилось на землю, если все грешники утонули? А как они обманывали и грешили? А в потоп были гром и молния? А почему Ной не боялся, что кобра его укусит, или бык забодает, или пчела ужалит?

Нашим вопросам нет конца,

но еще больше нам не терпится послушать, что было дальше,

поэтому, когда бабушка говорит:

«Да помолчите вы! Дайте досказать!» —

мы умолкаем.

Мечты Иакова о лестнице в небо, Иисус в окружении детей. Моисей на горе, глас Божий среди бури и огня и заповеди на каменных скрижалях. Даже Саломея поражает наше воображение своим желанием получить человеческую голову на блюде – как можно пожелать такого, да еще и жить дальше как ни в чем не бывало?

Приходит осень.

За окном дует ветер, шумят сосны.

Мы дома, слушаем истории, едим печенье, кукурузную кашу и яйца, а маленькая пузатая печка наполняет

теплом нашу гостиную.

Мы все еще дрожим, размышляя о злодейке Саломее, и медленно жуем печенье.

Как хорошо, что здесь мы в безопасности, – ведь от библейских времен нас отделяют сотни лет и тысячи миль.

Любительница книг

Когда мы не можем отыскать мою сестру, мы знаем —