Он был непричастен ко всей этой дурацкой тарабарщине, похабному шаманству, поддельным страстям, лопающимся через каждые полгода вероучениям дураков, плясунов-на-всех-свадьбах и модников-обезьян, чуточку более смекалистых и проворных, чем дураки, плясуны-на-всех-свадьбах и модники-обезьяны, которых они дурачат. Он был отнюдь не из уилсоно-пилсонов, джоласо-уоласов и фрэнко-пэнков всяких оттенков, не из Гертрудо-Стайников, кокето-жеманников, не из крикливых, насквозь фальшивых, не из захолустных орясин и не из пустоплясин, трусливых проныр, глумливых придир и прочей нашей мелкой шушеры. Не входил он и в более пристойные с виду шайки-лейки и теплые семейки любителей вещать и поучать, подлипал и зазывал, медоточивых ораторов и закулисных махинаторов мира сего.

Нет, Лис был не из их числа. Он охватывал взглядом явление, событие или человека и видел целое, как оно есть; медленно произносил: «А… понимаю» — и затем, как истый лис, принимался рыскать вокруг да около, подмечая мелочи. Здесь глаз, там нос, изгиб губ, очертания подбородка еще где-то — и вдруг в чертах официанта перед ним проступит воплощенье безрадостной мысли — суровый лик Эразма Роттердамского. Лис отвернется задумчиво, допьет свой стакан, мельком поглядывая на официанта, когда тот подойдет поближе; ухватится за лацканы пиджака, повернется к столу — и опять обернется и, подавшись вперед, в упор уставится на официанта.

А тот уже встревожен и неуверенно улыбается:

— Слушаю вас, сэр… что-нибудь не так, сэр?

Медленно, почти шепотом Лис осведомляется:

— Вы когда-нибудь слыхали… об Эразме?

Официант еще улыбается, но растерян больше прежнего:

— Нет, сэр.

И Лис отворачивается и, пораженный, бормочет себе под нос:

— Это удивительно!

Или вот в ресторанчике, куда он среди дня заходит перекусить, работает гардеробщицей маленькая развязная, видавшая виды девица с хриплым голосом. В один прекрасный день Лис, выходя, вдруг останавливается, пронизывает девицу взглядом светлых глаз цвета моря и дает ей доллар.

— Послушайте, Лис! — возмущаются друзья. — С какой стати вы дали этой девчонке доллар?

— Так ведь она необыкновенно милое существо! — тихо, убежденно отвечает Лис.

И на него непонимающе таращат глаза. Эта девка! Грубая, жадная, видавшая виды… а, да разве ему втолкуешь! И друзья отступаются. К чему разрушать иллюзии и ранить невинную душу этого доверчивого младенца? Лучше уж держать язык за зубами — пусть Лис предается мечтам.

А она, эта маленькая видавшая виды особа, сипло, взволнованно поверяет секрет другой гардеробщице:

— Слушай! Знаешь этого, который у нас всегда обедает? Ну псих такой, он еще каждый день спрашивает цесарку… ну, который шляпу сдавать не любит?

— Знаю, а как же, — кивает та. — Он бы так в шляпе и за стол сел. У него колпак только что не силком отымать надо.

— Ага, он самый! — кивает девица и, переходя на шепот, взахлеб продолжает: — Знаешь, он мне уже цельный месяц каждый день сует доллар на чай!

Вторая столбенеет от изумления: — Иди ты!

Первая: — Вот ей-богу!

Вторая: — И он уже приставал к тебе? Заигрывал? Заговаривал как-нибудь чудно?

У первой в глазах недоумение:

— То-то и чуднО, никак я его не пойму! Говорит-то он чудно, это да… только не туда гнет. Первый раз, как он заговорил, я думала — сейчас станет нахальничать. Подходит раз за шляпой, стал и глядит так чудно, у меня прямо руки-ноги затряслись. Я и говорю — ну, мол, чего? А он мне: «Замужем?» Так прямо и брякнул. Стоит, уставился на меня и спрашивает: «Замужем?»

Вторая: — Ух ты! Вот нахал! — и с нетерпеливой жадностью: — Ну, а ты? Ты-то ему чего сказала? Говорила чего-нибудь?

Та: — Ну, я враз подумала: вон что! Так и знала! Не век же он будет зазря давать по доллару в день. Ну, думаю, кончилось счастье, сейчас я ему враз выдам, покуда не стал нахальничать. Ну и соврала. Гляжу ему прямо в глаза и говорю — ясно, мол, замужем, а как же! А вы, что ли, неженатый? Я думала, тут он и отвяжется.

Вторая: — А он чего?

Та: — А он все стоит и глядит эдак чудно. Потом головой покачал… вроде я в чем виновата… вроде какую подлость сделала… вроде ему и глядеть на меня противно. «Да», — говорит, взял шляпу, оставил мне доллар, да и пошел. Вот и пойми его! Ну, я думала-думала и решила — теперь начнется. Завтра он затянет старую песню — мол, жена его не понимает, да он, мол, с ней и не живет, да какой, мол, он, бедняжечка, одинокий, да это самое — не пойти ли нам как-нибудь поужинать вдвоем?

И номер два — с восторгом: — А дальше что?

И та: — Ну вот, подходит он на другой день за шляпой, стал и глядит на меня, и все стоит и глядит по-своему, по-чудному, меня от этого прямо трясет… вроде я какую подлость сделала… Ну, я ему опять: ну, мол, чего? А он еще и говорит-то чудно, тихо так, прямо не разберешь, — вот он и спрашивает: «А дети есть?» Так и брякнул! Чудно! Я ж ничего такого не ждала, стою и не знаю, чего ему отвечать. Ну, потом говорю — нету, мол. А он стоит и глядит на меня, вроде ему противно, чего это у меня детей нет. Ну, тут меня зло взяло, я забыла, что у меня и мужа-то нет, думаю — чего он на меня головой качает, виновата я, что ли, если у меня детей нету… здорово меня зло взяло, я ему и говорю — ну и что, мол? Ну, нету у меня детей! А у вас, что ли, есть?