Шрифт:
Встал, подошел к двери:
— Спокойной ночи. Мне завтра надо встать раньше. Я уезжаю.
Сергей вышел подышать свежим воздухом и наткнулся возле подъезда на Денежкину.
— Высокому начальству — почтение! — козырнул поручик.
— Вы все шутите, Сергей Александрович! — улыбнулась грозная со всеми комендантша.
С того вечера поручик редкую ночь проводил дома.
Лидия Николаевна вскоре догадалась, где бывает сын. Все: молчание отца, брезгливый взгляд матери — окупалось удовольствиями, получаемыми у Денежкиной.
На столе всегда красовалась бутылка водки, настоящей «николаевской», с казенной печатью. На расспросы Сергея, где она берет такую немыслимую драгоценность, помолодевшая, похорошевшая Анна Федоровна только посмеивалась:
— А вы не любопытствуйте, а выпейте.
И подвигала закуску — копченую селедку, рыжики.
За столом Анна Федоровна называла гостя на «вы»: «Кушайте Сергей Александрович!», «Закусите, Сергей Александрович!», «Пожалуйста, сальца отведайте, Сергей Александрович!».
А как только Анна Федоровна гасила свет, Сергей Александрович превращался в милого, дорогого, желанного Сереженьку.
Случались и неприятности. В первый вечер Анна Федоровна вылила на себя, повидимому, целый флакон тройного одеколона, запаха которого Сергей не выносил. Сначала не почувствовал, благо выпил основательно, но утром заявил:
— Побереги одеколон для других нужд.
Одна ночь выдалась беспокойной.
Кто-то тихонько, но настойчиво застучал. Сергей взволновался: не отец ли? Не случилось ли что с матерью?
Анна Федоровна, не зажигая света, спросила:
— Это ты?
— Я! Открой…
Денежкина набросила пальто, вышла.
Всего разговора Сергей не слышал, хотя из предосторожности на ощупь нашел все свое, оделся и подошел к закрытой двери поближе.
— Когда его черти унесут? Выставь, и все. Я же замерз совсем.
— Не командуй, я не нанятая.
Хлопнула дверь. Анна Федоровна пошарила по перине, спросила испуганно:
— Сергей Александрович, где вы?
Обняла, зашептала:
— Ложись, миленький, ложись…
— Кто это приходил?
— По делу, Сереженька. Милиционер. Черт кривой! Почему, говорит, ваших караульных не видно?
— Врешь! Я слышал… Это твой бывший кобель!
Анна Федоровна завернулась в простыню, засветила лампу, села на смятую перину.
— Идите-ка домой, Сергей Александрович. Мужики у меня были, а кобелей не заводила. Вы — первый.
— Дура!
— Иди, миленький, иди! Маменька, поди, беспокоится, куда дите пропало.
До чего же не хотелось Сергею уходить! Анна Федоровна, поправляя волосы, подняла руки — простыня упала на колени…
— Ладно, не будем ссориться, — примирительно начал Сергей.
Анна Федоровна ловко накинула платье; защелкивая кнопки, ласково перебила:
— Я не ссорюсь, миленький. Мне, бабе-дворняге, с тобой, офицером, никак это невозможно — ссориться. Поздно, миленький. Я спать хочу. Уходи, дорогой. Какнибудь потом зайдешь.
— Ты что, совсем одурела? Второй час.
— А ты не бойся. Я тебя до двери провожу.
Слова Анна Федоровна произносила ласковые, а голос сухой, лицо непонятное — не злое, не обиженное, — гордое: «Не замай!», «Не подходи!».
Очутившись на темной, холодной лестнице, Сергей сообразил, какую глупость он сотворил, постучал в дверь сначала тихо, потом погромче.
Анна Федоровна спросила:
— Кто там?
— Открой. Я ремень забыл.
— Днем приходите, — все тем же ласковым тоном ответила Анна Федоровна.
Сергей выругался и поплелся на четвертый этаж.
Отпер дверь, но она оказалась на цепочке. К двери подошел отец, посмотрел в щель, молча снял цепочку и так же молча повернулся спиной.
После, днем, Сергей искренне жалел, что не смог сдержать бешеного, злого крика. Уж очень много накопилось: неудачный визит к Денежкиной, выгнавшей его, как мальчишку, недовольство собой, родителями, пьяные ночи.
— Что ты мне спину показываешь? Ты лицом ко мне повернись. Давай поговорим!
— Хорошо, Сережа, после поговорим. Я занят сейчас.
— Чем это ты занят? Доклады для большевиков сочиняешь?
— У меня гости, Сергей.
Из кабинета отца в переднюю шагнули двое. Один — лет сорока, высокий, худощавый, с высоким лбом, небольшой бородкой. Второй — среднего роста, с пышной шевелюрой, в кожаной тужурке — прошел мимо Сергея, не обратив на него никакого внимания, взял кепку, встал у двери.