– Не злись!

– А я буду злиться! – резко ответила Марина.

– Я поеду к ней в субботу рано утром и вечером уже буду дома.

– Ага, пять часов туда, пять обратно, и только ради того, чтобы твоя мама потешила свое самолюбие.

– Ну почему самолюбие? – не понял ее Кузин, но жена объяснять не стала. Она, похоже, обиделась и с ним больше не разговаривала. Леонид страдал в такие моменты как ребенок, но его жена знала только такой способ наказания. Можно было, конечно, к матери не поехать, но тогда будет еще хуже: Маринка то его простит рано или поздно, а вот мать может так и умереть, не простив. Почему его мать должна умереть прямо во время ссоры, Кузин не знал, но был уверен, что ему назло это случиться именно так, и потому рано в субботу, тихонько выпил чаю на кухне и вышел, стараясь не сильно хлопать дверью, чтобы не разбудить жену.

Его бежевые «Жигули» не завелись – сел аккумулятор. Кузин вылез из машины и закурил. Он курил редко, иногда пачки хватало на неделю, но сейчас сигарета была ему нужна как никогда. Хотелось вернуться, забраться тихонько в теплую постель, прижаться к Марине, а не ехать в Калинин. Начинал накрапывать дождь, и он поднял воротник куртки. Хорошая куртка, финская, Марина «достала». Кузин покрутил головой, выглядывая, может кто-то еще из немногочисленных владельцев машин вышел из дома так же рано, как он, но двор был пуст. Про себя он загадал, что, если никто не появится пока он докурит сигарету, значит решено – он возвращается домой. И в ту же секунду из подъезда вышел Гриша. Гриша, их сосед с третьего этажа, был в вытянутых на коленях синих «трениках» и старой болоньевой куртке, надетой прямо на майку, во рту была у него зажжённая сигарета, а в руках – кабели для «прикуривания».

– Здорово, сосед! Я на балконе стою, курю, вижу у тебя аккумулятор сел, дай думаю, выйду, помогу.

Они завели «Жигули» от Гришиного «Москвича», и Кузин поехал в Калинин. Он потом часто думал, что не надо было ничего загадывать, да и курить не следовало бы, а стоило сразу вернуться домой, помириться с женой и никуда не ехать по скользкой от дождя дороге.

Мать открыла ему дверь и с первой же секунды стало Кузину понятно, что она им недовольна. Он хорошо знал это ее выражение лица. Обычно таким она награждала сына после родительских собраний в школе.

– Твоя мама сделала «куриную жопку», – зло смеясь, называла плотно сжатые губы свекрови, Марина.

– Почему ты так долго? – недовольным шёпотом спросила она, – тебя же люди ждут!

– Какие люди? – не понял Кузин, но мать не ответила, а отошла чуть в сторону в узком проходе прихожей, пропуская его в полумрак отчего дома.

Он разулся и привычно пошел в ванную умыться с дороги, мать пошла за ним.

– Ну и что ты копаешься? – спросила она нетерпеливо, – иди, поздоровайся.

В гостиной, в детстве Кузин спал здесь, и здесь же стоял в углу его письменный стол, переделанный из старой ножной швейной машинки, просторнее не стало, хотя мать и выбросила его раскладное кресло, зато поставила круглый, массивный обеденный стол и шесть стульев. Кто обычно сидел на этих стульях, Кузин не знал, даже на дне рождении матери в прошлом году они были только вчетвером: Кузин со своими и юбилярша.

Сейчас за столом сидели двое: мужчина, на вид старше Кузина, худощавый с неестественно черной жидкой бородкой, какую в народе называют «козлиной», и дама- его ровесница с бледным лицом и длинными, посеченными на концах волосами. Мужчина был одет как провинциальный дэнди: шейный платок, сильно заношенный замшевый пиджак кофейного цвета, на женщине было относительно новое платья из «джерси», Марина тоже себе недавно такое купила у спекулянтов.

Мать представила его своим гостям. Мужчина кивнул, приподнялся, придерживая салфетку на коленях, сказал, протягивая руку для приветствия:

– Виталий!

Женщина томно кивнула:

– НаталИя! – поставив ударение на «и».

На столе стоял мамин фирменный торт «Медовик», уже порядочно съеденный. Последний раз она готовила его для Кузина, когда тот привозил Марину знакомиться, то есть лет двенадцать назад.

Мать была сама любезность с гостями, да и с ним тоже.

– Вы скажете, Алевтина Ивановна? А то мы уже и так засиделись, – спросил ее Виталий.

Мать всполошилась и заговорила неестественно сюсюкающим голосом:

– Ах да, сынок. Виталий и Наталия очень много для меня делают. Ты же далеко, а в моем возрасте всякое может случиться, а они всегда рядом.

Кузин сразу же почувствовал себя виноватым. Мать его болела всю жизнь, сколько он себя помнил, но вернуться в Калинин после института не смог – встретил Марину, а та, раз побывав в этой мрачной маленькой квартирке, заявила категорично:

– Я тут жить не буду! Ни за что!

К тому времени она уже была беремена и вопрос свадьбы был решен. Заставлять ее, коренную москвичку, ехать в эту глушь он просто не мог. Так что его мать осталась одна. Кто эти люди, откуда они появились в ее жизни, он не знал, но предположил, что возможно это соседи, ходят матери за продуктами и лекарствами, проведывают, когда она болеет.

– Спасибо, – уставившись в свою чашку, буркнул он.

– Так вот, – продолжила мать таким тоном, каким она объясняла в свое время детям в школе свой предмет, то есть дальше должен последовать вывод из ранее сказанного, – их следует отблагодарить.