Чистосердечно,

раввин из Назарета Моше Катан

От Гарри Розенмерка – раввину Моше Катану

Назарет, 16 апреля 2009 года

Дорогой мессир раввин,

как это печально для меня – осознавать, что из-за маленького огрызка плоти, сокрытого в трусах моих, я могу быть лишен чести принадлежать к народу богоизбранному. А ведь я, знаете ли, человек благородный, хоть и любитель ветчины. Кощунник!

Знаете ли вы, что скоро станете знаменитостью у модной молодежи Тель-Авива? Кишащее оскорблениями письмо, посланное вами в ресторан «USAVIV», отныне заламинировано и лежит на столах в роли подставки для блюд. А еще в меню, в графе «Яичница с беконом», значится: «Блюдо рекомендовано раввином Моше Катаном»…

А что, если когда-нибудь, ведь события в жизни быстро меняют свой смысл, все это назовут еще и «яйцами Катана»?

И, наконец, еще кое-что: с какой, черт меня побери, стати должен я к вам приезжать?

С превеликим почтением,

Гарри Розенмерк

От Аннабель Розенмерк – Давиду Розенмерку

Нью-Йорк, 18 апреля 2009 года

Дорогой мой Давид,

есть нечто, о чем я никогда никому не рассказывала и что все грызет меня и грызет.

Что ты делал 11 сентября 2001 года? Ты, конечно, помнишь тот день. Весь мир помнит его. Каждый переживал эту драму на свой лад. Один было подумал, что это просто съемки боевика, у другого в какой-нибудь из башен был кузен, а еще кто-нибудь в это время сидел дома, не в силах шевельнуться, не в силах слова выдавить.

А что же я? Я, Давид?

Помнишь, как вы, все трое, безуспешно дозванивались до меня, и все кончилось мамой в слезах, воющей, а потом она серьезно заболела?

А ведь я развлекалась, когда рухнули эти башни. Я наслаждалась, крутясь под женатым мужиком старше меня на сорок лет. Весь мир с его глобальностью открывал для себя, что он смертен, а я – то, как противно выглядят члены стариков в круге седых волосиков. Это было в первый раз. Он уговаривал меня целый месяц. Не переспать с ним, а предательски поступить с его супругой. Я несколько раз с ней общалась. Она тоже работала преподавательницей. Прелестная женщина, сухопарая, с пронзительным взглядом голубых глаз. Можно сказать, проникавшим внутрь и всюду в нас. Она внушала мне трепет. И потом, у нее был такой прямодушный вид, такое ужасно-ужасно нравственное существо. Обманывал-то ее он, а с размаху врезала по своей нравственности – я.

11 сентября. Весь день мы прокувыркались в постели. Под тем предлогом, что в Нью-Йорке долгая конференция. Близкие звонили нам не переставая, но тщетно. Позднее он признался мне, что принял «Виагру». Был, можно сказать, как мальчик. Жадный до моего тела, он, точно вампир, высасывал из меня юность, – а я-то надеялась от него сил набраться.

Мы, такие беспечные, вышли с виноватым видом. И тут нам про все сказал обслуживавший наш номер парень. Было, наверное, часов семь вечера. Он вошел, и весь трясся. Уронил тарелку со спагетти болоньезе, которую заказал Эндрю. «Простите, всё эти события…» – «Какие события?» И тут маленький грум включил телевизор. Я как раз выходила из ванной в пеньюаре. И на' тебе, башни обрушились прямо на все мои жизненные установки.

У меня тогда еще не было мобильника. И пока Эндрю слушал десятки сообщений от своих жены и детей, я лихорадочно набирала твой номер. Вы жили вместе, папа, мама и ты, и когда я сказала тебе, что у меня все хорошо, ты расплакался.

А странно то, как человеческие существа путают Историю с собственной жизнью. Как во время кошмара подскакивает градус амбициозностей. Я чувствовала себя виноватой в том, что случилось с башнями. Как будто мое падение, мои сексуальные вопли перекрывали крики людей, падавших в кипящую смолу, как будто мои груди на торсе женатого мужчины и все остальное тоже участвовало в драме.

Тогда я подумала: «Я влюблена в Эндрю». Без этого я чувствовала бы себя грязной, мерзкой. Мне требовалось превратить этот день моих открытий и эгоизма в день любви. И я влачила это чувство вины всю эту кучу лет.

Я так и не вернулась в Бостонский университет. Я перезаписалась в Нью-Йоркский. На следующей неделе Эндрю привез мне мою сумку, и все время приезжал ко мне. Меня как будто врасплох застали в борделе. С поехавшей крышей. Совсем без сил. Я начала работать над новой темой «Теория хаоса и монотеистические религии». Не смогла уехать из Нью-Йорка. Меня держало чувство вины и мой старый мучитель.

С тех пор как я ушла, профессор Эндрю Блэк считает, что снова может подцепить меня, пустив в ход все свое обаяние, но все дело в башнях. Это они нескончаемо долго рушились в моем сердце.

Аннабель

От раввина Моше Катана – Гарри Розенмерку

Назарет, 20 апреля 2009 года

Дорогой господин Розенмерк,

вам стоит приехать ко мне по нескольким причинам. Прежде всего – ваше скотоводство в опасности. Я очень продвинут и в общественной, и в религиозной, и в политической жизни Назарета. Поверьте, вы на неверном пути. Кроме этого, мне случается разговаривать не только о религии. Еще, например, о кино. И о кухне! (Какая удача – фигурировать в меню плохого ресторана с хозяином-циником! Этим сейчас займется мой адвокат.) А ведь я изысканный гурман и унаследовал от мамочки множество тунисских рецептов. Вы знаете их кухню? Все на масле, тут я с вами согласен, но бесподобная вкуснятина. Приезжайте после Песаха отведать бхейлы! И прекратим наконец эту пикировочную переписку. Мне очень любопытно взглянуть на ваше лицо, господин Розенмерк. Но если будете настаивать, то я вполне способен исписать целую записную книжку ругательствами на разных языках.