– Нет, не нужно, – досадливо поджимаю губы. – На правду ведь не обижаются.

– И тем не менее я тебя обидел… Прости за это, Ники. Твоё счастье – для меня всё, и я не хочу быть причиной твоей грусти. Но чёрт! И ты должна меня понять – не могу я больше терпеть твоих страданий. Не могу. Не хочу я такой жизни для тебя.

– Я понимаю… – бурчу себе под нос, обхватывая себя руками.

– Понимаешь, но, как всегда, не то, что надо, – сокрушённо вздыхает он, запуская руки в свои волосы. – И я не отстану от тебя, пока ты не согласишься уехать отсюда. Так и знай! Но боюсь, если мы продолжим этот разговор сегодня, я наговорю тебе ещё и не такого дерьма, поэтому будет лучше оставить всё до завтра. А сейчас… уже вечер, мы оба устали, я несколько часов провёл в дороге, да и Мэгги ждёт меня не дождётся, поэтому поехали домой, – произносит он, смягчая голос, но глаза по-прежнему сверкают грустью и негодованием. Я ничего ему больше не отвечаю, лишь молча соглашаюсь и, потупив взгляд в землю, смиренно следую за ним.

Да уж… Не думала я, что наша встреча, вернувшая мне все светлые и положительные эмоции, закончится на столь печальной ноте и мы пойдём к машине в полном безмолвии, варясь каждый в своих мыслях. Точно так же проведём и весь путь до Энглвуда, даже не глядя друг на друга. И лишь подъезжая к дому, тревожный голос Остина вытянет меня из глубоких раздумий.

– Что-то случилось.

Стоит только устремить осознанный взгляд в окно, как мои лёгкие опустошаются, а кожу сковывает льдом, когда я вижу возле нашего подъезда столпотворение людей рядом с автомобилем скорой помощи.

– Боже! Неужели что-то с мамой? – произношу вслух единственный страх, что порабощает всю мою сущность. Открываю двери и вылетаю из машины раньше, чем Остин успевает до конца остановиться.

– Ники, подожди! – слышу его возглас за своей спиной, но не собираюсь обращать внимания. Я должна узнать, что с мамой всё в порядке. Что это не к ней приехали врачи. Что это не её прикрытое белой простыню тело выносят на носилках из подъезда. Это не её труп повергает всех соседей в онемелый шок. Это не может произойти со мной. Не может! В моей дерьмовой жизни не случится то, чего я пережить однозначно не сумею.

– Да подожди же ты! Я всё узнаю!

Но я не жду, а голос Остина раздаётся от меня всё дальше и тише, как и все остальные голоса людей, что будто отдаются многократным эхом где-то вдалеке, когда я прорываюсь сквозь толпу соседей и, игнорируя возмущения врачей, срываю простыню с лица покойника.

Мгновенье – и я будто заново рождаюсь. Начинаю дышать. Слышать. Мыслить. Наполняюсь облегчением. Это не мама. Не мамино тело. Не её светлые пряди и помятое лицо. Это не она. Не она! С ней всё в порядке! Она жива!

Мне кажется, мой протяжный выдох был слышен даже на другом конце города, однако несказанное облегчение окутывает меня недолго.

Секунда… три… пять… десять…

И все мои мышцы вновь наполняются свинцом, а неконтролируемый ужас охватывает каждую клетку мозга, когда я чётко осознаю, что за мёртвый человек лежит перед моими глазами.

Этого не может быть. Не может. Не может…

И, честно, не знаю, сколько бы я так продолжала стоять, будто вкопанная в землю, оторопело глядя в знакомое лицо, если бы моё сознание вдруг не прорезало острое, как скальпель, предположение о том, что к её смерти может быть причастен Адам.

– Что случилось?! Что с ней случилось? Говорите! Что? – словно в беспамятстве налетаю с вопросами на одного из рядом стоящих работников скорой помощи.

– Успокойтесь, девушка! – он пытается ослабить мою цепкую хватку на своей руке, но у него не получается.

– Скажите мне, что с ней случилось?! – всматриваюсь в упор в хмурую физиономию врача, не собираясь давать ему пройти, пока он не ответит.

– Инфаркт… Женщине удалось самой вызвать скорую, но к моменту нашего приезда, к сожалению, она уже была мертва. Пришлось выламывать двери. Вы её родственница?.. – он говорит что-то ещё и вроде даже начинает задавать вопросы, но я полностью отключаюсь от его слов, ловя себя на мысли, что во второй раз за последнюю минуту вздыхаю с облегчением – Адам не виноват. Адам ничего не сделал. Он тиран, эгоист, мистический фрик, но он не убийца. Не убийца. Он не лишит невинного человека жизни из-за ненормальной похоти к женщине, а на моих руках не будет чей-то крови. Конечно, не будет. Как я вообще могла о таком подумать?

Тяжеленный камень вмиг спадает с моего сердца, но радости и расслабления я не ощущаю, лишь давно не испытываемое чувство скорби образуется в моей душе, начиная нещадно сдавливать внутри мне все кости. Вновь повернув голову к умершей женщине, я чувствую, как мою гортань схватывают безжалостные тиски, а нестерпимый жар опаляет всю область груди и шеи, пока сильнейшая горечь утраты всецело овладевает мной. Я даже не замечаю, что продолжаю крепко держаться за руку врача, до тех пор, пока не слышу суровый голос Остина, который лишь сейчас сумел добраться до меня.

– Ники, нельзя же так. Отпусти человека, и тебе нужно отойти от… – и тут мой любимый голос мгновенно угасает, и я ощущаю, как приблизившаяся ко мне сзади фигура резко вздрагивает и сразу же замирает без движения.

Не знаю, где нахожу в себе смелость обернуться к нему, но, сделав это, устремляю свой взор в побелевшее, как полотно, лицо Остина и разом понимаю – нет в моей жизни никаких тревог, проблем и нерешаемых дел. Нет никого, кого стоит бояться. Нет магии и чувств, с которыми нельзя было бы справиться. Нет ничего, что сравнилось бы с той разрывающей всё нутро болью и страхом, что я считываю с его застылого лица, когда Остин достаёт из кармана телефон, по памяти набирает чей-то номер и, прикладывая трубку к уху, молчаливо ждёт, пока ему ответят.