Она глубоко вздохнула и замолчала.

Мы были тоже ошеломлены ее словами, что некоторое время сидели в молчании, не в состоянии найти ответ. Впрочем, какой ей можно было дать ответ? Она его и не ждала...

"Я беру себе свободу... Больше не буду твоей женой..."

Странное впечатление произвели на меня эти слова. Они звучали у меня в ушах как девиз новой жизни, как обещание чего-то, о чем я даже не смел мечтать... нет! .нет! я уже могу сказать, что со мной происходило! Мне показалось, что эти слова стирают и уничтожают все то печальное, что было в нашей жизни!

Я посмотрел на Марту.

Она сидела неподвижная и тихая, устремив взгляд в море,- и только под застывшей, грустной улыбкой губы ее иногда вздрагивали, как будто она собиралась заплакать.

"Я беру себе свободу..."

Эти слова прозвучали из ее уст

Но ее глаза и улыбка говорили, что она берет ее себе не как крылья для свободного полета, а как саван, что эта свобода не является для нее светом наступающего дня, а всего лишь сумерками, которые наступают в вечернее время...

На ресницах у нее заблестели слезы, и сквозь них она упрямо смотрела вдаль, на позолоченное Солнцем лунное море.

Сердце у меня сжалось, и я понял, что от прошлого можно отвернуться, но стереть его нельзя.

Тем временем Петр сухо сказал

– Мне это все равно

И спросил:

– И что ты теперь собираешься делать? Марта вздрогнула:

– Ничего... Еще немного жить ради Тома... ради детей... А потом...

– Ради детей!
– как эхо повторил Петр.

К берегу как раз бежали обе девочки, смеющиеся, разрумянившиеся, с фартучками, полными собранных камешков, раковин и янтаря. Они громко звали Тома, который неподалеку что-то строил. Петр медленно проследил за ними взглядом.

– Ради детей...- повторил он еще раз и опустил голову на ладони.

Я помню эти минуты так, как будто это случилось сегодня. Солнце уже коснулось горизонта, и мир из золотого стал превращаться в пурпурный. Легкий порыв ветра со стороны моря вместе с резким запахом водорослей принес нам серебристые голоса детей.

Внезапно Марта встала и повернулась к Петру.

– Прости меня, Петр,- сказала она низким и теплым голосом, какого я давно уже не слышал от нее,- прости, я, наверное... была несправедлива... прости, но ты знаешь... видишь, что я не могла... не могу... Мне очень жаль, что из-за меня... у тебя была такая жизнь...

Она протянула ему руки

Петр тоже встал, посмотрел на нее, потом на протянутые руки, снова на ее лицо и неожиданно разразился страшным судорожным смехом.

– Ха, ха, ха! Это хорошо, вот так, единственным словом, за столько лет? Ха, ха, ха! Ты хочешь свободу? Хорошая мысль! Может быть, ты хочешь снова сделать выбор? Ха, ха, ха! "Петр, прости! Я больше не буду твоей женой!"

Он хохотал, как сумасшедший, и выкрикивал какие-то бессмысленные слова. Потом вдруг остановился, отвернулся и ушел в дом.

Марта немного постояла в замешательстве, но потом ее нервы не выдержали, и она разрыдалась в первый раз с того дня, когда стала женой Петра.

Я молча отошел, еще больше подавленный, чем обычно.

Всю долгую ночь мы провели в молчании. На другой день внешне все вернулось на круги своя. С утра мы принялись за обычные дневные занятия, разговаривали, как обычно, не вспоминая о "разводе", который произошел накануне. Отношения между Мартой и Петром были такими, что разрыв все ощутили скорее как облегчение. Особенно заметно это проявлялось в поведении Марты. Не скажу, что она стала веселее, но, по крайней мере, в ней не чувствовалось прежней подавленности, она разговаривала с нами свободнее, даже по отношению к Петру была доброжелательнее, чем обычно, хотя он так жестоко высмеял ее душевный порыв, с которым она обратилась к нему

А что происходило с ним? Это, видимо, навсегда останется для меня загадкой.

Внешне он воспринял все довольно безразлично, и неожиданный взрыв, который Марта вызвала у него накануне вечером, был единственным проявлением его скрытых чувств. Сколько же горя, печали, унижения должно было скопиться в душе этого человека! И сколько ему потребовалось силы воли, чтобы все это приглушать и таить в себе! Ведь, несмотря ни на что, он любил ее - и любит до сих пор, в этом у меня нет никаких сомнений.

В первый день после их разрыва около полудня он подошел ко мне, когда я только что вернулся с прогулки по морю и привязывал лодку на берегу Он неспокойно ходил вокруг, как будто хотел мне чтото сказать, но не знал, как начать. Потом, как бы приняв какое-то решение, схватил меня за руку и сказал, взглянув мне в глаза:

– Ты помнишь обещание, которое дал, когда Марта досталась мне?..

Я недоуменно смотрел на него, не понимая, к чему он ведет. Он продолжил:

– Ты поклялся мне тогда, что никогда не будешь стараться завоевать Марту для себя! Никогда! Помнишь?