Майя, Ольга и Марат вышли на кухню. Эдуард подался к Вере.

– Я тебе очень сочувствую, – еле слышно вымолвил он. – Понимаю, как тебе тяжело. Но прости, я не могу не сказать тебе… Ты же понимаешь, что этого нельзя допустить.

– Чего именно? – удивлённо посмотрела на него Вера.

– Ты прекрасно поняла, что я имею в виду. Допустить нельзя того, что происходит с нашими детьми.

– Почему же? – опять занедоумевала Вера.

– Что значит, почему?

– Да, почему? – продолжила настаивать она.

– Господь с тобой! Они же брат и сестра!

– Ты в уме? – часто задышала Вера.

– Вполне, – потяжелел взгляд у Эдуарда. – Ты что думаешь, если матери разные, то это не инцест? Не кровосмешение? Господи, у них же могло уже зайти далеко!

– Эдик, я тебя не понимаю…

– По-моему, тебе изменяет здравый смысл, – схватился за голову Эдуард. – Прости, но это не терпит отлагательств. Это нужно пресечь!

Он поспешно отпрянул от Веры, потому что в гостиную вернулись Майя, Ольга и Марат. Они внесли всё для чая и без слов накрыли на стол. Все сели и начали безмолвно пить.

– И как же это произошло? – наконец нарушила молчание Майя.

И Вера, с трудом справляясь с перехваченным горлом, рассказала о том, что болезнь развивалась настолько стремительно, что ещё чуть менее полугода назад ничто не предвещало такого конца. Что всё началось внезапно, когда у Петра вдруг стали иссякать силы, появились другие симптомы. Что после проведённых обследований стало ясно, что процесс уже чуть ли не на последней стадии. Так что даже операцию делать не стали.

– Сгорел, – со слезами заключила Вера.

В комнате опять воцарилось тягостное безмолвие. И на этот раз прервал его Эдуард:

– Да, Оленька говорила, что у её парня тяжело болен отец…

Марат скорбно опустил голову и обнял Ольгу.

– Эти две недели, что вы были в отъезде, – до боли сжала губы Вера, – оказались самыми тяжёлыми. Состояние резко ухудшилось. Петя угасал на глазах. Эта проклятая работа, она его доконала.

– А что произошло? – пришёл в недоумение Эдуард. – Мне казалось, что у Пети на службе всё должно было складываться достаточно благополучно. Светлая голова. Блистательный ум. Таких, как он, – по пальцам сосчитать. Лучший из лучших.

Тогда Вера, едва сдерживая рыдания, поведала о наболевшем. О том, как Пётр батрачил на Коварского. Чувствовалось, что если бы она могла, то разорвала бы этого мерзкого Коварского в клочья.

– Да ведь как учёный он ничего собой не представляет, – дрожал у неё от негодования голос. – Не знаю, правда ли это, но злые языки утверждают, что кандидатскую и докторскую диссертации в Союзе ему сделала его любовница, профессор, которая была старше него.

– Классический сюжет, – угрюмо усмехнулся Эдуард. – Правда, соотношение полов персонажей чаще противоположное.

– Цель и результат те же, – сердито скривила губы Майя.

– Вот именно! – сорвалось дыхание у Веры. – Говорят, она была на редкость талантливым учёным, а он красив как Аполлон. Он и сейчас неотразим в свои 62 года. В рубашке родился. И здесь, в эмиграции, порхал и порхает по жизни. Ездил и продолжает ездить на таких, как Петя, который был у него самым незаурядным из этой когорты гениев-неудачников. Подёнщиков. Крылья расправить он им не даёт. Они же в полной от него зависимости.

Вера совсем помрачнела и рассказала, что однажды Пётр не выдержал и прилюдно бросил Коварскому в лицо, что наука для него – китайская грамота. Затронул за живое. А тот побелел от злости, и с этого и началось. Все думали, что босс тут же оскорбителя и выгонит. Ан нет, осознавал Коварский, что без Петра он ничто, что рубани он с плеча – и всё может пойти из рук вон… Но с тех пор он стал травить плюнувшего ему в душу подчинённого, что называется – держать его в чёрном теле. Перестал стесняться в выборе слов, в голосе появились издевательские интонации. Так и жил Пётр под вражеским огнём. Но деваться ему было некуда. Ведь он же, подобно многим учёным-эмигрантам из Союза, вынужден был держаться за своё рабочее место!

У Веры на лбу появилась испарина, она стала нервно теребить край жакета. Присутствующие приумолкли, не зная, куда глаза девать.

И вдруг наступившую тягостную паузу нарушило испугавшее всех рыдание вдовы:

– Дрянь, дрянь он, этот пройдоха Коварский! Он, он убил Петю! Я же чувствовала, что его изнутри гложет нечеловеческая боль… Вот она, болезнь, и не заставила себя ждать…

Марат бросился к матери и обнял её. И та прильнула к нему и притихла…

В этот момент в квартире появились две женщины. Они робко приоткрыли входную дверь и стали приближаться к столу. Присутствующие молча наблюдали за ними. Одна из них была полновата, одета с некоторой претензией и во всё облегающее, как это почти всегда и водится у обладателей избыточного веса. Даме можно было дать лет пятьдесят. Впору было бы назвать её в какой-то степени даже интересной и приятной, да вот портил её слабоватый подбородок, который сейчас совсем ушёл назад от попытки придать лицу скорбное выражение. Эдуард, со свойственной ему проницательностью и склонностью к анализу, сразу по едва уловимым признакам и прежде всего по плохо скрываемому жеманству, предположил, что она явно принадлежит к тому типу женщин, которых он называл верещал ками. Рот у них не закрывается, они всё время что-то «несут» и даже умничают, но поток останавливается, как только они оказываются в обществе людей, более содержательных, чем они. Тут они молчат и чаще всего с рассудительным видом курят, и обязательно дорогущие дамские сигареты. При этом многозначительно кивают и изрекают нараспев, заглубляя голос, словечки типа «понятно», «ясно», «конечно». Круг их интересов ограничивается бытовыми делами, шмотьём, уходом за «мордой лица», косметикой и сериалами, которые они поглощают самозабвенно, искренне сопереживая тому, что происходит на экране. При этом если какая-либо часть их любимого зрелища пропущена, они жадно выслушивают её пересказ от своих товарок. Да ещё очень часто по телефону, а иногда и во время работы. Если, конечно, им удалось хорошо пристроиться. А они умеют пристраиваться, используя чаще всего известный женский способ. Ко всему прочему, не будучи от природы совсем дурами, они знают, как себя вести в той или иной ситуации, изображают из себя обаяшек, называют всех уменьшительно-ласкательными именами, одаривают милыми улыбками, оказывают мелкие услуги, пускают в ход лесть. Вы у них не Женя и не Женечка, а Женёк, и, плюс ко всему этому, ещё и «роднулечка». И медок вам в маленькой баночке, и лачок для ногтиков, и «Чики-брики» в завершение телефонного трёпа вместо простого «До свидания». Эдуарду попадались такие типажи довольно часто.

Звали эту женщину Эмма. Держалась она позади другой вошедшей, которая была достаточно мила собой и тянула тоже лет на пятьдесят. В ней Эдуард угадал ум, образованность и лидерские качества. Ему было ясно, что для такой нет ничего важнее работы. Звали эту другую Дина.

– Здравствуйте, – совершенно естественно, без жеманства, произнесла она.

– Здравствуйте всем, – томно вторила ей Эмма, заученным движением поправляя причёску.

– Здравствуйте, девочки. Проходите, садитесь, – горько вздохнула Вера. – Это Дина и Эмма, сослуживицы Пети. А Дина к тому же ещё и наша соседка, живёт двумя этажами выше, – тихо объяснила она Майе и Эдуарду.