– Верум, как ты можешь спать при таком гвалте?! – рассердился Улит. – Вставай! Надо узнать, что за жуткие стоны внизу! Выяснить, что творится в гостинице этого старого маньяка! – Улит сильнее потряс Верума и чихнул ему прямо в лицо. Верум перевернулся на бок и закрылся одеялом.

– А, чтоб тебя!

И Улит в ночной сорочке и шлёпанцах, с фонарём и тростью вышел в коридор.

Взвизг-стон. Тишина. Взвизг-стон. Улит добрался до лестницы и, держась за перила рукой, которой одновременно держал и трость, спустился в холл. Звуки становились громче. Понемногу землянин приближался к их источнику, разгоняя темноту огнём фонаря.

Посреди холла на табурете восседала избитая в молодости черепаха Чикфанил. Престарелый хозяин удерживал перед собой некую бандуру, напоминающую размером и формами виолончель. Инструмент имел гриф, овальный корпус и единственную струну, по которой самозабвенно водил смычком владелец гостиницы, склонив голову набок и прикрыв глаза. От соприкосновения смычка со струной инструмент и визжал как сумасшедшая кошка. Чикфанил дул в трубочку в верхней части корпуса, вот тогда и раздавался заунывный вой. Каменные стены способствовали возникновению небольшого эха. Получалась великолепная мозговыносящая какофония.

Улит раскрыл рот и вытаращил глаза, а после, подавив желание обрушить масляный фонарь на зелёную лысину Чикфанила, подошел нему и заорал, естественно, на земном:

– Ты что, ненормальный?!

Потом опомнился и повторил фразу на муслинском.

Чикфанил открыл глаза и недоумённо посмотрел на Улита.

– Не кричите, – попросил он. – Все уже спят.

– Спят?! – Улит, которого чуть ли не колотило от ярости, ткнул фонарём на инструмент, зажатый коленями муслина. – Как кто-нибудь может спать вот под это?!

Чикфанил явно не понимал причин возмущения землянина.

– Вы чем-то недовольны? – Чикфанил улыбнулся. Улыбка получилась и робкой, и хищной. Так могла бы оскалиться черепаха, решившая напасть на проплывающую мимо рыбёху.

– Недоволен?! – заорал Улит. – Да ты надо мной издеваешься, старик!

Позабыв о манерах и благородном происхождении, Улит бросил трость на пол, выхватил у Чикфанила смычок и хотел уже злобно обломать его, как с лестницы надменно раздалось:

– Ты ещё что за урод?

Улит тут же вернул Чикфанилу смычок, но не оттого, что испугался, а затем, чтобы подобрать трость и принять боевую стойку. По лестнице величаво спускался высокий, подтянутый муслин в серой стёганной пижаме, перехваченной кушаком. У него было вытянутое брюзгливое лицо и длинные тощие ноги в резиновых тапках. Белоснежные волосы муслина были уложены под позолоченной сеточкой. В руке он держал такой же, как у Улита, зажжённый фонарь. Сам же полный и босоногий Улит с растрёпанными рыжими кудрями, в сорочке и с выставленной вперёд тростью выглядел не столь величаво. К тому же полы сорочки тесно обтягивали крепкие, тренированные икры, готовясь подло сковать движения.

– Ты что за урод? – спустившись лестницы, надменно повторил муслин. – Чего разорался? Все спят. Между прочим, спал и я.

Несколько лет занятий фехтованием дали о себе знать. Улит усмирил эмоции и сосредоточился на потенциальном противнике. Он холодно посмотрел на наглеца и улыбнулся кончиками губ. Однако змеиный взгляд не произвёл ожидаемого впечатления. Вернее, произвёл, но скорее обратное. Впоследствии Улит благоразумно вычеркнул змеиный взгляд из арсенала своих выражений-заготовок, чем полностью его опустошил. Взгляд муслина в пижаме состоял из чистого, отборнейшего презрения.

– Так ты один из хвалёных землян? – сказал он. – Думаешь, если твоя цивилизация более развита, чем наша, так ты можешь орать по ночам, перебудить половину постояльцев и меня заодно?! Что-то не нравится? Спи на улице. Помочь?

Муслин шагнул вперёд и попытался схватить Улита за руку. Улит, предугадав движение противника, отскочил назад и при этом стукнул самоуверенного муслина тростью по носу.

– Что, получил, зеленомордый? – воскликнул Улит, опустил трость и постучал по полу. – Не желаешь ли ещё, дурень?

Высокий муслин опешил и тряхнул головой. Из его глаз сами собой выступили слёзы, как всегда бывает, если пребольно стукнуть по самому кончику носа.

– Ах, ты, жиротряс говорящий! – прорычал он и запустил фонарём в землянина.

Улит ловко увернулся и повалил тонкостенную конторку. Пролетевший мимо фонарь разбился и расплескал горящее масло по полу. Муслин бросился на Улита. Его потемневшее от ярости лицо походило цветом на изумруд, пронзенный лучом солнца поздней осенью, или на пучок жухлого шпината.