Бомжи как бомжи, никто из пассажиров ни в жизнь не догадался бы, что в метро буянят потусторонние силы… Оно и понятно, этот полтергейст был сделан специально для нас: только мы с Модестовым знали, что это никакие не бомжи, а плод воспаленного воображения. На одном бомже было лицо Каширина, а на другом — физиономия Шаховского. Будь на оборванцах свиные рыла, это не так бы нас поразило. Еще бы! Знать, что твои добрые коллеги сидят сейчас в Агентстве и режутся от скуки в нарды, и одновременно видеть их воспроизведенный облик на асоциальных личностях.

— Спокойно. Может, это не галлюцинация? — Модестов жестом старого зануды поправил очки на носу. Он это делал всегда, когда хотел пофилософствовать.

— Ага. Ты хочешь сказать, что это настоящие Каширин с Шаховским?

— Нет, — Модестов поднялся на цыпочки и еще раз внимательно посмотрел на видение, — нет, это исключено. Наш Шаховский повыше будет, а у Каширина — щетина.

Я оглянулась и возразила:

— Так у того бомжа нет щетины.

— Вот именно! А у Каширина — есть.

Я утром видел. Так вот. У меня есть научное обоснование: ты согласна, что социальный статус накладывает отпечаток на внешность индивида? Так? И веками складывалось, что у дворян — одни черты лица, у крестьян — другие, мы, интеллигенты, тоже выглядим по-своему. Так? И все дворяне были похожи на дворян, крестьяне на крестьян, а мы, соответственно, на интеллигенцию.

— Не понимаю, к чему ты клонишь…

— А ты смотри. Дело в том, что Каширин и Шаховский, как бы так сказать помягче… из маргиналов. И нет ничего удивительного в том, что некоторые черты их внешности можно встретить у многих представителей низшей социальной прослойки.

— Ты хочешь сказать, что это не бомжи похожи на Каширина и Шаховского, а Каширин и Шаховский похожи на бомжей?

— Точно! Только ты им не говори, что это я сказал. Каширин и Шаховский случайно вырвались из своей привычной социальной среды, и природа еще не успела зафиксировать этот рывок вверх во внешности наших коллег. Может быть, в следующем колене…

Ну ни фига себе теория. Хотя это кое-что объясняет, и уж лучше так, чем жить постоянно в ожидании видений и санитаров из «дурки». Со мной, в таком случае, все в порядке, а вот Модестов меня беспокоит. У него же это не впервой, и того мохнатого мужика ни на какую социальную дифференциацию не спишешь.

Целый день Модестов ходил гордый собой, но к вечеру сам отрекся от своей теории и решил смириться с галлюцинациями. И все опять из-за бомжа. Возвращаясь домой, я заметила во дворе у мусорного бочка еще одну оборванную личность. Внимательно присмотревшись, я подвела к нему Модестова.

Ровно минуту муж удрученно молчал. Потом выдавил из себя:

— Ты его тоже видишь?

— Да!

— Это галлюцинация.

— И те тогда — тоже?…

— Да. И те тоже, — смирился Модестов.

Он повернулся и печально пошел к подъезду. Бомж был как две капли воды похож на самого яркого представителя русской интеллигенции Михаила Модестова.

Улица жирно лоснилась под светом нашего фонарика. Дождь закончился всего несколько минут назад, и очертания всех предметов просматривались только благодаря блестящим каплям, обосновавшимся на проводах, ветках, клочьях травы на газоне и карнизах. Темнота была абсолютная, что, в принципе, характерно для 12 часов осенней ночи. Луна болталась где-то на небе, плотно прикрытая облаками. Модестов шел сзади и шмыгал носом. Ему почему-то совсем не понравилась моя идея изловить канализационных воров на месте преступления. Но мне удалось его убедить в успехе нашего дела. Наконец мы дошли до густого кустарника, примеченного еще днем.

— Полезли туда!

— Там мокро, — захныкал Модестов.

— Ничего. — Туг я заметила, что Модестов достал из сумки бинокль:

— Зачем это тебе?

— Как зачем? Разглядеть его лицо.

— Во-первых, в темноте ты ничего не увидишь, а во-вторых, его лицо ты разглядишь, когда будешь задерживать. — Увидев, как недоуменно блеснули в темноте очки Модестова, я повторила:

— Будешь, будешь.

Со вздохами Модестов занял позицию в недрах кустарника.

— Пока мы тут люки сторожим, неизвестно, чем твоя старуха занимается, — бурчал Модестов.

— Не старуха, а тетя, — обиделась я за родственницу. — Да, тетя странная, но то, что она моя родня, еще не значит, что она ведьма.

Честно говоря, тетя мне самой не нравилась.

— Лучше бы за ней последили… — заговорщицки прохрипел из кустов Модестов.

— У тебя припадок профессионализма.

В твоем возрасте это может вылиться в манию. Ты меня-то хоть ни в чем не подозреваешь?

Модестов ничего не ответил, только внимательно посмотрел на меня. В его взгляде появилось новое выражение.

— А что, это объяснило бы многие вещи… — задумчиво произнес он, продолжая всматриваться в меня.

— На что ты намекаешь?

— Тихо, кто-то идет!

В противоположном конце улицы появился силуэт. Силуэт, одетый в длинное темное пальто медленно скользил по мостовой, да так, что казалось, что он парит над ней. Ночной прохожий приближался прямехонько к нашему люку. Тут осенняя туча грузно сползла с диска полной луны, и осветилось лицо незнакомца. Я вздрогнула.

— Это тетка! Я же говорил… — пропищал Модестов.