«Почтенный сеньор губернатор! Если не желаешь торговать с нами мирно и честно — твое дело. Но тогда мы — мы, которые уже вышибли тебе окно, — расшибем тебе и все-все прочее!» Фрэнсис был очень доволен стилем письма: сжато и энергично, прямо как у древних римлян! Грубовато? А и пускай! Зато он отыграется за все унижения, пережитые англичанами в этом городе в минувшем году. За всех отомстит! В сущности, этот стиль полностью соответствовал его предложениям на последнем военном совете прошлогодней экспедиции. Письмо было отправлено с капитаном ограбленной сабры. Ответа не было.

Тут в залив вошли корабли Хоукинза. Громадина «Иисуса из Любека» закрывала горизонт. Ознакомившись с обстановкой со слов Дрейка, Хоукинз тоже уселся писать письмо дону Мигелю. Учтивое, по обыкновению. На это письмо ответили. Но как! Дон Мигель писал:

«Ежели продажа негров — единственный, как Вы изволите писать, способ, коим бедные англичане снискивают себе скромные средства к существованию — что ж, вам можно только посочувствовать… Представляя в этих местах Его Католическое Величество Филиппа Второго, короля Испании, я исполняю только Его волю и преследую только Его интересы. Согласен, вы отважны и неплохо вооружены — что ж, у нас найдется, чем вам ответить, чтобы навеки отбить желание…»

Дочитав, чуть побледневший от злости Хоукинз сухо заметил:

— Похоже, что прошлогодняя постыдная неудача бедняги Ловелла здорово испортила этого Кастельяноса. Дон Мигель зазнался. Его надо поучить. Что же, мы поставим ему мозги на место. Фрэнсис! Возьми двести парней, высадишься с ними где-нибудь в сторонке. Тихонечко, понял? А мы начнем бомбардировать город изо всех наших орудий. Время для атаки выберешь сам. Все ясно?

— Еще бы! Вот это дело мне нравится!

— Ну, с Богом, действуй. Увидимся в губернаторском особняке.

Да-а, Джон Хоукинз — это вам не Ловелл. Это… Если бы все тут решал сам Фрэнсис — он, скорее всего, точно то же и решил бы!..

Торговать — а если не хотят торговать, мешают — грабить! Но при этом проливать как можно меньше крови. Вот принципы, которым Фрэнсис Дрейк неуклонно следовал всю свою жизнь. Позднее, на гребне своей карьеры, он прославился тем, что предоставлял свободу всем захваченным женщинам — даже самым красивым.

Аркебузиры, высланные навстречу людям Дрейка, приближающимся к берегу западнее города, сделали один залп, не нанесший англичанам урона, и поспешно отступили. А ополченцы — плантаторы из окрестностей Рио-де-ла-Ачи, собранные губернатором, оказались вовсе небоеспособными. Смелые с кнутом в руках против скованного негра, тут они, будучи посланы сдерживать англичан, в помощь полуроте аркебузиров, разбежались, не входя в соприкосновение с противником, без единого выстрела.

Тем временем восточнее города высадился Хоукинз с главными силами — не слыша перестрелки, он решил не тратить ядра там, где, видимо, можно будет и без них обойтись. При высадке он потерял убитыми всего двоих, так как серьезного сопротивления и тут не было…

Горожане разбегались по окрестным плантациям, а дон Мигель продолжал эпистолярные упражнения в чисто кастильском стиле. Очередное его послание иначе, чем «провоцирующим», и не назовешь. «Сожгите хоть все Индии — а лицензию на торговлю не выдам!»

Англичане захватили опустевший город и разграбили все дома. Потом принялись за церкви. Для них-то пышная церковная утварь была не святынями, а суетными и грешными предметами идолопоклонничества папистов: дорогой посудой, роскошными тканями и так далее. Поэтому они, люди вообще-то богобоязненные, бестрепетно выколупывали самоцветы из распятий и с переплетов молитвенников. Сами переплеты, к сожалению, были не особенно ценными: редко в каком доме серебрянными, а так больше из тисненной эстрамадурской кожи или из кипарисовых дощечек.

Но один из невольников показал Хоукинзу, в отместку за незаслуженную порку, которой его подверг хозяин, — а был он альгвазилом (то есть полицейским стражником), то место, где была запрятана городская казна. За это негр хотел получить свободу. Действительно, в яме на опушке леса были закопаны мешки с монетой и коробки с рассортированным жемчугом. Все это было заботливо завернуто в выделанные шкуры.

Фрэнсис загорелся:

— Все! Большего с них не выжмешь! Теперь надо ходу, ходу — покуда подкрепление не вызвали. Невольников, которых еще не продали, можно сбыть ведь и в Картахене, верно? Цены там хоть и ниже, но ненамного. А с этими симпатичными мешочками так на так и выйдет!

— Не выйдет! — осадил его Хоукинз. — Ты забыл, что мы не пираты!

— А он кто? Ты вспомни, что это он ведь украл — да-да, выманил и украл девяносто два негра у лопуха Ловелла!

— Я помню. Но это еще не повод, чтобы действовать испанскими методами.

— Да никто и не собирается действовать их методами. Мы только отквитаемся за прошлый год — и все…

Но Джон остался тверд — и написал Кастельяносу очередное послание, на сей раз уже не особенно вежливое. Парламентер под белым флагом доставил сообщение в рощу, где под прикрытием своих испытанных аркебузиров отсиживался губернатор со всей семьей, челядью и приближенными.