…Первые числа июня. Начинается подготовка к V Всероссийскому съезду Советов2; выборы делегатов на него дают двойное преимущество большевикам, и у левых эсеров нет шансов изменить политику нового государства демократическим путем — ни внутреннего, ни внешнего. Прежде всего внешнюю: левые эсеры яростные противники «позорного» Брестского мира (действительно заключенного на позорных условиях для России). Остается последняя возможность: устранить большевиков от власти насильственным, революционным путем. Нужна масштабная акция, которая вернет страну в состояние войны с Германией, и в начавшемся неизбежном хаосе эсеры попытаются захватить власть. («Кремль будет наш!» — яростно утверждает Мария Спиридонова.)

Разрабатывались разные варианты. На одном из тайных совещаний ЦК партии левых эсеров в эти тревожные, насыщенные грозовой темной энергией дни и ночи присутствовал Яков Блюмкин. Он предложил план акции, который разработал пока только в общих чертах. Разгорелся спор: принимать или не принимать предложение молодого чекиста. Блюмкина горячо поддерживала неистовая Мария Спиридонова, для которой определение «пламенная революционерка» самое точное. Однако окончательное решение принято не было: мнения разошлись. Якову Григорьевичу тем не менее было предложено «продолжать конкретизировать акцию», которая рассматривалась как один из вариантов «толчка к событиям».

И наш герой приступил к детальной разработке задуманного…

Вы скажете — совпадение? Не бывает в истории совпадений и случайностей.

В гостинице «Эллит», где проживало много иностранцев, покончила жизнь самоубийством шведская актриса

Ландстрем. Яков Блюмкин, обитавший по соседству с номером, в котором произошла трагедия, тут же выдвинул версию — мол, шведская актриса занималась контрреволюционной деятельностью, и когда чекисты вышли на ее след… Теперь требовалось установить ее связи, и с этой целью были «временно задержаны» все иностранцы, оказавшиеся в ту пору (а это те же первые дни июня) в гостинице «Эллит», — «для выяснения обстоятельств». Среди прочих подозреваемых в чекистские сети попал военнопленный австрийской армии граф Роберт Мирбах, родственник германского посла в России.

«Удача!» — надо полагать, воскликнул про себя Яков Блюмкин и приступил к делу.

На первых допросах строптивый граф артачился. Именно после одного из таких допросов молодой чекист поведал своим друзьям Сергею Есенину и Осипу Мандельштаму за столиком «Кафе поэтов» о своем именитом несговорчивом пленнике.

Но интенсивные допросы, явно с пристрастием (и о них могли бы поведать только стены одной из подвальных комнат Лубянки), продолжались. В конце концов 10 июня 1918 года граф Роберт Мирбах вышел на свободу, неузнаваемо похудевший, вздрагивающий от громких звуков, со следами побоев на теле, которые, впрочем, он никому не показывал.

Потому что в руках Якова Блюмкина оказался весьма неожиданный документ, подписанный графом, и его сохранили для нас в архиве капризная и непредсказуемая дама по имени История. Вот этот текст:

«Я, нижеподписавшийся, венгерский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию, доставлять Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией секретные сведения о Германии и германском посольстве в России».

И приписка на немецком и русском языках:

«Все написанное здесь подтверждаю и добровольно буду исполнять».Под документом стоит неразборчивый росчерк. Можно сказать, написанный кровью. И это не будет преувеличением.

И снова, в самом конце июня, — еще одно «совпадение».

В кабинете Якова Григорьевича в ВЧК на Лубянке после вежливого вкрадчивого стука в дверь появился лысый человек с деревянным чемоданчиком в руках, в котором громыхали какие-то инструменты, и, положив на стол листок бумаги с грифом наверху: «Разрешение» (внизу стояла подпись «железного Феликса», товарища Дзержинского) — представился:

— Александр Исаевич Вайсман, монтер «Московского общества электрического освещения 1886 года», — кампания переименований всяческих буржуазных учреждений и предприятий только набирала силу и до мелкой в масштабах страны конторы, где служил Александр Исаевич, еще не докатилась. — Вот-с… имею поручение проверить электрооборудование в вашем… э… учреждении. Если позволите, начнем с состояния проводочки-с. Я, простите, не отвлеку вас от срочных государственных дел?

— Нисколько, нисколько, товарищ! Приступайте к работе.

А был наш молодой герой человеком компанейским, контактным; к тому же первой профессией, которой перед российской революционной смутой он успел овладеть, обозначим так: электротехник.

Разговорились.

И что же выясняется, милостивые государи? Простите!.. Уважаемые товарищи. Какое обнаруживается обстоятельство? В район, который обслуживает фирма «Московское общество электрического освещения 1886 года», представьте себе, входит особняк в Денежном переулке, где располагается германское посольство, и вхож в этот дом монтер Вайсман по долгу службы в любое время суток: вдруг, скажем, свет погас, замыкание какое-нибудь. Да мало ли! И когда уже трудолюбивый Александр Исаевич собирал в свой чемоданчик инструменты, сказал ему хозяин кабинета очень тихо: