В больнице нам велели идти на “скорую”. Ольга Васильевна стала кричать: “Скажи, что он сам упал, не говори про драку! Иначе нам прилетит по шапке, а Азату еще учиться!” Но я, конечно, рассказала все, как было. Азату сделали снимок – перелом носа. Врач сказал, что лор в отпуске, но как только выйдет, нас сразу примут. Я сказала, что не буду ждать и поеду с Азатом в Самару к платному врачу».

До дома Найпа с Азатом доехали вместе с участковым Дмитрием Шишковым. Перед тем как сесть к нему в машину, Алгалиева, по ее словам, выслушала от Ольги Васильевны угрозы о том, что если она напишет заявление в полицию, то Азата поставят на учет. Спросила у участкового, правда ли, что писать заявление чревато. «Он ответил, что я должна написать, потому что “это уже не первый случай насилия в школе, который пытаются скрыть”, и надо непременно писать заявление. Ну, я написала на родителей Макарова, на возмещение материального и морального вреда. В участке Елена Борисова, наша инспектор по делам несовершеннолетних (ее сын был одним из тех, кто снимал на видео, как били Азата), заявила, что в первую очередь будут ставить на учет моего сына. Я расплакалась: “Как, почему, ведь он пострадавший!” “Ну, он же первый на крыльцо вызвал Макарова!” – ответила она. Потом родители Макарова предложили мне десять тысяч. Берите, мол, и на этом давайте закончим. Я отказалась, сказала, что не знаю, сколько будет стоить его лечение, и деньги с них буду брать по ходу лечения, столько, сколько буду тратить. И уехала домой».

Вечером Азат упал на пороге кухни, и перепуганная Найпа позвонила в «скорую». Его осмотрели и направили в Самару. В самарской больнице Азат лежал почти две недели. И все это время, по словам Найпы, руководство школы не давало ей покоя.

Весь рассказ Найпы Алгалиевой невозможно передать. Она до мельчайших подробностей помнит, куда ходила, с кем разговаривала, кто и как на нее кричал. Когда вспоминает оскорбления и насмешки, плачет. И за компанию с ней, точно отражение в зеркале, плачет сестра Ольга.

Найпа рассказывает, что следствие затягивали, а ее не пускали в полицию и не давали никакой информации. «С тех пор как дело ушло к участковому, прошел месяц полнейшей тишины. В милицию меня не пускали, я его караулила возле входа. Полицейские надо мной смеялись, мол, прет эта дура опять. Ни связей, ничего, чего она хочет добиться? У участкового никогда не было времени, чтобы со мной разговаривать, отмахивался, ждите, мол. Азат не хотел ходить в школу и, когда возвращался домой, молча запирался в своей комнате. Я пошла к Викторовой Татьяне, нашей главе департамента образования. Она говорит: “Ну и что, меня тоже обзывали дылдой в школе!” Но посоветовала мне и Азату школьного психолога. Азату психолог сказала, что бороться с ветряными мельницами нет смысла, вы одни, мол, систему не поломаете. А когда я пришла к ней на прием, она поставила в проходе стул и говорит: “Идите на стул”. Я пошла вперед и отодвинула стул, чтобы пройти. “Вот, – сказала психолог, – и ваши проблемы так же отодвиньте в сторону, как этот стул”. Больше я к ней не ходила».

Потом Найпа поехала в министерство образования в Самару. По ее словам, министр Владимир Пылев позвонил главе администрации Хворостянского района Виктору Махову и сказал, что директора школы Савенкову нужно наказать. Махов обещал разобраться. «Линьков, замначальника полиции, вызвал меня после этого, сказал, мол, вы зачем туда жалуетесь? Мы дело ведем, но у нас сотрудников не хватает. И начались, наконец, подвижки по делу, нас повезли на судмедэкспертизу».

Когда Азат выписался из больницы и вернулся в школу, одноклассники объявили ему бойкот. Он рассказал, что Ольга Обухова прямо на уроке сказала ученикам, что из-за Азата ее могут уволить. «Все подошли к ней, стали утешать, говорить, что мы вас не отдадим никому, а я сижу как дурак и не знаю, куда деваться», – говорит Азат.

Азат тихий и скромный. Из него трудно выудить детали конфликта с одноклассниками. Когда Найпа при нем рассказывает, как тяжело ей сейчас приходится, Азат не комментирует, только беззвучно плачет. Но когда я разговариваю с ним наедине, выясняется, что он не рассказывает матери многое из того, что переживает в школе. Например, по словам Азата, сын Борисовой постоянно называет его «черножопым» и смеется над ним. Азата удалили из школьного чата и, если ему нужно уточнить что-нибудь по учебе, от него отворачиваются. «Я привык уже, не обращаю внимания», – говорит Азат, глядя мимо меня в стену. На переменах Азат не выходит из класса – сидит один и рисует. Рисование – ширма, которой ему удается отгородиться от внешнего мира. У него стопка дипломов и грамот за рисунки. Говорит, осталось немного, и он получит президентскую премию, которую отдаст маме, потому что «она всем ради нас жертвует». Азат мечтает стать дизайнером и говорит, что готов еще два года быть изгоем в классе, лишь бы его не трогали и дали доучиться. Вот только в том, что учителя позволят ему это сделать, Найпа не уверена.

«У нас село маленькое, все друг другу друзья и родственники. У школы связи в полиции, у полиции – в суде… Замначальника полиции – бывший ученик Обуховой, его дочка у нее в классе. У Ионесяна, сотрудника полиции, который на меня кричит больше всех, жена – помощник судьи. А его дочка – тоже ученица Обуховой. Глава района Махов с Обуховой, понятно, в тесных «рабочих» отношениях. Есть фото, где Махов, Савенкова и Викторова из департамента образования вместе на каком-то теплоходе… Они все тут друг за друга, а я чужая, взялась ниоткуда. Мне Обухова сказала как-то: “Ты кто? Ты никто! Ты – человек второго сорта. А мы выпустили весь район!”»

По словам Алгалиевой, против нее настроены и абсолютно все родители. Ее пригласили в школу на собрание, организованное родительским комитетом, где объявили, что будут собирать подписи за то, чтобы Обухова осталась классным руководителем. И предложили Найпе уехать из Хворостянки.

«Набросились на меня все, – рассказывает Найпа. – “Что вам надо, зачем донимаете всех? Ну подрались и подрались!” Кто-то сказал, мол, вы давайте еще, раскройте, как мы экзамены сдаем, чтобы наши дети ездили их сдавать в Безенчук! А кто-то предложил взять сына и уехать отсюда подальше. Я вышла оттуда в слезах и больше ни на одно собрание в школу не ходила. Только к директору по ее просьбе зашла один раз, она меня припугнула тем, что знает, что я не оформлена на мойке. “А вы налоги платите?” – спросила. На что я спросила у нее, платят ли ее учителя налоги с репетиторства. И ушла».

Я прошу Алгалиеву подробнее рассказать об экзаменах. Что так взволновало родителей, что она должна раскрыть? Найпа мнется, но рассказывает.

«В прошлом году, когда моя дочь оканчивала школу, в день экзамена мне позвонила учительница. “Сдаст ли твоя дочь экзамен – зависит от тебя”. Мы с Азатом пришли к школе, а там такие толпы! Неподалеку от школы в домике сидели учителя, писали ответы на билеты. Борисова из полиции и еще кто-то передавал им записки с вопросами от учеников. Родители стояли тут же, заворачивали в записку деньги. Я просто обалдела тогда! И денег, конечно, никому давать не стала, Найля сама решила все экзамены».