На настроение воспитанниц речь наставницы Ихель нисколько не повлияла, те из нас, что надеялись выйти замуж, уже мысленно примеряли на себя новый статус, и только я с грустью размышляла о том, что из-за ночной дороги в карете буду чувствовать себя разбитой.

Вечером, перед отправлением на смотрины, меня вызвала к себе Начальница. Я с опаской поднялась на третий этаж, подошла к тяжелой высокой двери, которая для меня всегда ассоциировалась с входом в другой мир. Правда не в лучший, а в потусторонний. Этому мнению способствовало и то, что, когда Начальница открывала дверь, из кабинета всегда выползали клубы белого странно пахнущего дыма. Воспитанницы, которым приходилось посещать обиталище главной женщины нашего пансиона, говорили, что всему виной какие-то странные ароматические свечи. Но проверить, так ли это, не представлялось возможным, когда в кабинет заходили воспитанницы, ни одна из свеч не была зажжена.

Сама я до сегодняшнего дня у Начальницы в кабинете была лишь раз – при поступлении в пансион. Тогда мы приезжали с братом, он оформлял необходимые бумаги и оплатил несколько лет моего обучения. Три года… Через три года деньги закончились, но брат не заплатил. Мне повезло, что как раз тогда освободилось место девушки, обучение которой оплачивал попечительский совет. Благотворительность, так сказать.

Я коротко постучала и, услышав ответ «Войдите», изо всех сил дернула дверь на себя. Как оказалось, сил у меня немного – дверь едва приоткрылась как раз на то расстояние, которое было необходимо, чтобы с трудом протиснуться в кабинет.

– Ваше Сиятельство, – едва слышно пробормотала я и сделала реверанс. Хотела выглядеть взрослой и хладнокровной, но Начальница внушала мне почти что ужас. Высокая, стройная, если не сказать, худая, с точеными выразительными чертами лица, аристократической бледностью и пушистыми густыми черными волосами, которые собирались у лица локонами, она казалась мне идеалом красоты, которого я никак не могла достигнуть.

– Приветствую, – Начальница едва кивнула мне и указала на стул, стоящий прямо перед ее столом. На деревянных ногах я прошла вперед и села на предложенное место. Любопытство мучило, хотелось как следует оглядеться, но я не могла себе этого позволить: спина ровная, взгляд твердый, смотрю только вперед.

– Угощайтесь, – Начальница придвинула вазочку с чем-то темным, похожим на сгнившие орешки. Я глаза вниз опустила, рассмотрела, что в вазочке шоколадные конфеты, но то ли от страха, то ли от буйного воображения меня замутило.

– Нет, спасибо.

– Оливия, вы, наверное, гадаете, зачем я вас вызвала? – Начальница улыбнулась, но я едва сдержала нервную дрожь. – Даже не отвечайте, отлично понимаю, что вы нервничаете и пытаетесь предугадать, что же я сейчас скажу.

Я попыталась скопировать улыбку Начальницы, но получалось плохо. Заискивающе как-то получалось, и мне это не нравилось. Хотя куда деваться – я и так здесь из милости нахожусь. Начальница решила, что вступление окончено, и улыбку свою спрятала. В комнате сразу стало на порядок прохладнее.

– Оливия, я думаю, вы догадываетесь, что ваш брат уже давно не оплачивает ваше пребывание в нашем пансионе. Если быть точной, то почти два года вы провели здесь только из милости попечительского совета. Вы понимаете, какая милость вам была оказана?

– Конечно, – я облизнула вмиг пересохшие губы. – И я очень благодарна и вам, и… членам попечительского совета.

– Благодарность, – криво усмехнулась Начальница. – Благодарность – это, конечно, хорошо, но за ее счет нельзя оплатить вашу еду, постель и обучение.

Все тяжелее было держать спину прямой – я понимала, о чем сейчас будет идти речь, и с трудом сдерживала слезы. Если меня сейчас выгонят из пансиона, куда я пойду?

– Я понимаю, – я постаралась глубоко вдохнуть. – До конца обучения осталось совсем немного, может быть, вы позволите мне сдать экзамены? Я отработаю все затраты, которые вам пришлось из-за меня понести.

– Отработаете? – Начальница презрительно приподняла брови. – Каким образом? Будете мыть полы, готовить еду? Интересно на это посмотреть.

– Я думала… – не сдержалась, посмотрела вниз на собственные сложенные на коленях руки. – Я думала, что смогу остаться в пансионе преподавателем. Если вы позволите.

– Думали? Оливия, но почему вы так думали? У нас полный комплект преподавателей, так что недоучка в вашем лице нам не нужна.

Начальница склонила голову набок, рассматривая меня, а я с трудом сдерживала слезы и боялась заговорить, чтобы не опозориться, расплакавшись.

– Мне очень жаль, что имело место быть ваше собственное заблуждение насчет себя же, но я и попечительский совет и так уже слишком вам помогли. Даже свыше той помощи, которая изначально планировалась. Вы связывались с братом? У него есть возможность оплатить окончание вашего обучения?

Я помолчала, успокаиваясь. Чувствовала, что безвозвратно скатываюсь в пучину безнадежности. Начальница терпеливо ждала моего ответа, не торопила, но я как наяву слышала утекающие капли ее терпения.

– Не связывалась, – наконец произнесла я. Набрала воздух в грудь, чтобы продолжить говорить, но так и сдулась.

– Так, может быть, следует ему написать?

– Нет необходимости. Я и так знаю, что наша семья оплатить даже несколько месяцев учебы не в состоянии. Тем более отблагодарить вас за годы, которые я провела здесь из милости.