Шрифт:
В те моменты я чувствовала себя последним ничтожеством, и это же чувство накатило на меня сейчас, когда я стыдливо протирала пол от спермы шефа, которого огорчила.
– Простите, – пробормотала я, – Я постараюсь больше не разочаровывать вас.
Я подняла голову и заглянула в глаза шефа, который уже запихнул свой член в трусы, но продолжал сидеть с расстегнутой ширинкой.
– Я постараюсь забыть о сегодняшнем инциденте, – он кивнул головой, – Но для этого вам придется много трудиться.
Я послушно закивала, чувствуя себя японской женщиной, которой муж разрешил помыть его ноги в знак ее великого уважения к нему.
– Я буду трудиться и… стараться, – выдавила, – Можно я пойду к себе?
– Идите, – разрешил мне босс, – И принесите мне кофе, только приготовленного и поданного нормально, без грязи и коричневой жижи. Для этого на кофе-машине есть специальная кнопка «американо».
Я подскочила с пола и побежала к выходу.
– Маргарита! – его голос заставил меня притормозить и обернуться:
– Да, я вас слушаю!
Он посмотрел на меня почти что с презрением, а его рот растянулся в кривой усмешке:
– Маргарита, я прошу вас, ходите нормально. Не бегайте трусцой, как перепуганная лошадь.
Я снова закивала и уже медленными шагами прошла к выходу, а потом пулей вылетела за дверь. Мое сердце колотилось возле горла, а я в висках стучали слова босса «как перепуганная лошадь». Какой стыд! Какой позор! Со стороны я ведь на самом деле выгляжу именно так. Бегаю по его кабинету, как какое-то пресмыкающееся, которому и впрямь суждено пресмыкаться всю жизни, вылизывая яйца шефа в качестве основной работы.
Я подскочила к кофе-машине и, подставив под нее чашку, нажала кнопку «американо», которую едва разглядела глазами, потому что их застилали слезы. Потом чашка перекочевала на блюдце, в блюдце – на поднос, который я также нашла в шкафчике, где стояла кофе-машина.
Теперь я заходила в кабинет шефа более уверенно, и из чашки уже не разлетались коричневые капли от дрожания моих рук. Я не смотрела на шефа, но чувствовала на себе его пристальный взгляд. Подойдя к его столу, я медленно поставила чашку с кофе на его стол, а чашку с уже остывшим за время минета кофе поставила на поднос.
Только после всех этих манипуляций, которые я совершала в диком напряжении, я смогла посмотреть на босса. Он слегка улыбался, но я пока не понимала, что означает его улыбка: удовольствие или новый поток критики в мой адрес.
– Вы свободны, Маргарита, – сказал он, – Но будьте возле телефона, я могу вызвать вас в любой момент.
Я подхватила поднос и быстрым шагом направилась к выходу, но потом, вспомнив слова босса про лошадь, сбавила скорость и, виляя бедрами, покинула кабинет начальника.
Сев за стол и уставившись в черный монитор, я зашмыгала носом, понимая, что, наверное, не справлюсь с возложенными на меня обязанностями и ответственностью за вкусный кофе и качественный минет.
И почему я вчера решила, что я – богиня орала? Я – серая мышь, которой меня за глаза кличет большинство сотрудников компании, считая неприметной и никчемной. Наверное, они правы, и я не заслуживаю того, чтобы занимать столь высокооплачиваемое место.
Я встала из-за стола и направилась в туалет, чтобы помыть чашку, в которой еще болталась коричневая жижа, что так не понравилась моему шефу.
Пропущенный звонок
Возвращаясь из туалета, я услышала телефонный звонок еще метров за двадцать до места, где стоял телефонный аппарат. Я бегом бросилась к телефону, но не успела. Сев в кресло, я с ужасом услышала громкие шаги Ивана Сергеевича, который, судя по всему, двигался в сторону выхода. Так и было: дверь резко распахнулась, и я увидела его перекошенное лицо:
– Почему вы не взяли трубку, когда я звонил вам?
Я почти онемела от ужаса, сжимая в руках телефонную трубку, в которой слышались короткие гудки.
– Простите, я была в туалете.
– Меня не волнуют подробности испражнения вашего организма. Если я звоню – значит, трубку надо брать, даже если вы улетели на луну! Для этого в приемной установлен радиотелефон с радиусом приема в пятьдесят метров!
Босс орал на меня, и я видела, как вздуваются вены на его шее. Лицо его покраснело, и он уже не казался мне таким красивым, как вчера или еще с утра. Я была до такой степени обескуражена его криком, что даже не смогла ничего сказать про то, что ходила в туалет, чтобы вымыть чашку.