— Что?

Но не прошло и секунды, как он сообщает, что один из его людей только что впустил «мою спутницу на вечер» в мой личный кабинет, а я уже мчусь прочь. Я пробираюсь сквозь толпу к большой изогнутой лестнице, ведущей в главный офис, перепрыгивая через две и три ступеньки за раз и несусь к двери своего углового кабинета. Я резко отпускаю человека, стоящего на страже, и единственная причина, по которой его не прикончили на месте, заключается в том, что он предупредил меня о ней.

Она, с которой я не знаком, когда старался хотя бы знать, кто собирается здесь сегодня вечером. Я редко открываю «Кэсл Кэпитал» для кого-либо, кроме моих сотрудников, их проверяли, и над ними ведётся наблюдение, но сегодняшний вечер — исключение. Сегодня я могу ослабить бдительность по случаю праздника слияния моего хедж-фонда и «Риджент Траст».

Слияние.

Я мог бы рассмеяться над этим. Я ни с кем не сливаюсь. Я захватываю. Беру все под свой контроль и устанавливаю свои правила. И «Риджент Траст» не исключение. Прежде чем чернила на контракте высохнут, я избавлюсь от мертвого груза, возьму ценные активы и людей.

Однако сегодня речь пойдет о тонкостях контракта. Сегодня вечером я болтаю, или, по крайней мере, люди, которым плачу за болтовню, болтают. Но сегодняшняя ночь также означает, что целая куча людей, которых я не знаю, находятся в моем доме, в моей обители, так сказать. Мои владения состоят из трех верхних этажей этого здания, мой пентхаус наверху, главные офисы «Кэсл Кэпитал» под ним и помещения для проведения мероприятий, залы заседаний и террасы, и менее охраняемые части моего бизнеса этажом ниже. Именно там должна была состояться вечеринка, но, по-видимому, кое-кто нашел дорогу сюда.

Кто-то как она.

Звук ее легкого дыхания, прерывающегося на этих идеальных, мягких, розовых губах, когда я удивляю ее своим появлением, заставляет кровь приливать к моему члену. Это маленькое хныканье такое чертовски невинное, но я также слышу желание. И едва осознаю слова, которые говорю ей, когда подхожу, двигаясь, пока не прижимаю ее к стене. Я стону, снова вдыхая, и на этот раз могу поклясться, что чувствую ее сладкий запах.

У нее снова перехватывает дыхание, щеки заливает жар, а губы приоткрываются ровно настолько, чтобы нежный розовый язычок высунулся и облизал их. Я рычу и придвигаюсь ближе, чем заставляю ее тихо стонать.

И в этот раз уверен, что могу почувствовать ее запах.

— Ты или воровка, — рычу я себе под нос, прижимая ладони к стене по обе стороны от нее. — Или просто плохая маленькая девочка, которая решила пойти туда, где ей не место.

Она вздрагивает от моих слов, легкая дрожь пробегает по ее маленькому телу. Она сглатывает, и ее большие голубые глаза смотрят прямо на меня.

— И ты ведь знаешь, что говорят о ворах и плохих девочках, которые ищут неприятностей, не так ли?

Она качает головой

— Нет я...

— Они всегда находят их, — мурлычу я, низко опуская голову и позволяя своему дыханию дразнить ее шею.

Черт. Я не могу дождаться момента, когда смогу попробовать ее, заставить ее стонать для меня и умолять меня о большем, когда возьму ее как свою, когда заявлю на нее свои права. Ее кожа пульсирует под моими пальцами, когда хватаю ее за запястье, ее пульс скачет, когда крепче сжимаю ее и оттаскиваю от стены.

— Поверь мне, малышка, — рычу я, зная, что мне требуется вся моя выдержка, чтобы не прижать ее к стене и не взять прямо здесь. — Поверь мне, когда говорю, что ты определенно нашла неприятности.

Я сомневаюсь, что она на самом деле воровка и пришла сюда, чтобы украсть картины. Мне любопытно, почему она здесь, в моем кабинете, не говоря уже о том, кто она, черт возьми, такая. И на все эти вопросы я, безусловно, планирую найти ответы.

Я тащу ее через кабинет и обхожу вокруг своего стола.

— Садись, — рычу я, указывая на свой стол и жду со скрещенными на груди руками.

Она прикусила губу и уставилась на меня большими глазами, как будто копируя меня.

— Почему?

Что-то вспыхивает во мне. Я должен был бы разозлиться от такого ответа. Ведь ни один здравомыслящий человек, который знает меня или работает на меня, никогда бы не попытался перечить мне. Но есть что-то в этой дерзкой маленькой нахалке, что разжигает внутри меня огонь.

Она моложе, чем я думал, глядя на нее теперь с близкого расстояния, ее лицо освещает сияние города позади меня. Она пыталась скрыть свою юность каблуками и платьем, которым добавить еще полсантиметра и можно было бы считать распутным, но в ней есть чистота, которая заставляет мою кровь биться еще горячее.

— Потому что я так сказал, — я рычу, и мои глаза сверкают, когда делаю к ней шаг. Она сглатывает, и ее щеки розовеют

Она уже моя, даже если еще не знает об этом. Она была моей с тех пор, как появилась на вечеринке внизу, но войдя в этот кабинет — в мое логово — заклеймила себя. И я не злюсь и не агрессивен, как в большинстве случаев, когда кто-то врывается в мое личное пространство или хотят то, что принадлежит мне. На самом деле, когда я нахожусь с ней наедине в этой комнате, у меня на душе становится так спокойно, как никогда раньше.