Царь слегка поморщился, но махнул рукой. Дескать, зови его.

— Ну, сказывай, соколик, — произнес вполне добродушно боярин, стоявший подле царя.

И гонец начал вещать.

И с первых же слов Иоанн Васильевич понял, не подвело его чутье… ой не подвело…

— Освободили полон большой. Сотни две душ, что татары угоняли в рабство.

— И кто сие сделал? — настороженно спросил царь.

— Андрей Прохора сын.

— Сколько же татар их уводило? — удивился Иоанн Васильевич, памятуя о том, что у Андрея было под рукой всего несколько человек. — Как это произошло?

— Андрей со други своя стал на отдых в рощице небольшой. Промеж курганов старых, ожидая, что татары туда не сунутся. Но они сунулись, встав с полоном также на отдых, но не в лесу, а подле. И тогда, напугав их ночью воем, с помощью рожка особого из бересты, он с людьми своими напал. Вышли пешими и давай стрелы пускать в напуганных. Курганы же. Лес. Ночь. Кого побил. Кого ранил. Остальные разбежались. Хорошо, что полон связанный сидел, а то бы и он разбежался. По утру же всех павших и раненых татар он на колья посадил, поставив те в кружок. Чтобы умирающие смотрели друг на друга.

— Это еще зачем? — удивился царь.

— Они угоняли и отроков малых для содомских утех. Сами признались. Не себе, но на продажу. Вот он их и наказал. Раздел донага да на кол. Чтобы, так сказать, на себе ощутили.

— А сколько у Андрея людей было?

— С ним — полная дюжина.

— А татар сколько побили?

— На колья подняли более восьми дюжин. Старшего среди тех супостатов он лично зарубил в поединке.

— И отколь это известно? От смердов? — встрял боярин один.

— От послужильца его. Ему в предыдущем бою руку отсушило. Вот Андрей его в Тулу и направил на отдых и лечение.

— А что за предыдущий бой?

— Татары на Андрей засаду поставили. Ну так он туда со своими и ворвался да съемным боем воинов степи разогнал. Копьем двух снял, еще нескольких саблей порубил лично. В том бою Пафнутия — помещика, что с ним добровольно пошел в дозор, убили. А вот Устинке руку отсушили. Но тот бой славен иным. Разогнав воинов Андрей загнал ловцов, что при них были, в болото, где принудил отдать ему оружие, одежду и еду, после чего прогнал.

— Как-как? — оживился царь.

— Голыми на конях выгнал в степь. Чтобы на Русь в набеги ходить было не повадно. Но те еще людей в плен не угоняли и содомитам в их делах грязных не потворствовали. Поэтому поступил он с ними человечно. Пастухи же. Что с них взять? Тех же, у курганов, покарал страшно. И полон большой освободил, и коней добро взял. Так что теперь весь полк тульский о двуконь.

— Еще чего славного он сделал? — с ноткой сарказма поинтересовался Иоанн Васильевич.

— Мне того не ведомо. Разве что те смерды, которых он освободил, глупости новые про него болтают. Будто бы он призвал древних воинов восстать из своих курганов да изрубить супостатов. Но то россказни для дураков.

— А с дураками на Руси всегда было богато, — скривившись, словно от зубной боли царь.

Бояре еще немного поспрашивали гонца да отпустили отдыхать, ибо царь к нему явно потерял интерес. А как закончили беседу, к нему подошел один из воевод старших.

— Тихо Иоанн Васильевич, — произнес Иван Васильевич Большой из рода Шереметьевых. — Пока тихо. Может обойдется все?

— Тихо?

— Ну, разве этот паренек шалит. Но я то об Девлет Герае. Может он по этому лету у себя остался?

— Может и так. Но спешить не будем. Из Смоленска гонец прибыл?

— Нет еще.

— Ждем.

— Так наши люди сказывали, что Сигизмунд не собирается в поход.

— Ты думаешь, что он будет сидеть молча и ждать? Наверняка же уже все знает о наших делах.

— Ну… — развел руками Шереметьев.

— Государь, — обратился к нему подошедший ближе брат царицы. — А дозволь мне в Тулу съездить?

— Это еще зачем? — напрягся царь.

— Любопытно на этого Андрея посмотреть.

— Ехать тебе в Тулу для этого зачем? По осени в Москву вызову, коли жаждешь.

— А если он погибнет?

Он поманил брата супруги в сторонку, а потом поинтересовался шепотом:

— Зачем тебе это? — повторил свой вопрос царь. — Только не ври.

— Хочу посмотреть на него. Поговорить с людьми. Понять, чем он живет.

— Что ты задумал? — еще сильнее прищурился царь.

— Сестра попросила глянуть. Супруга твоя.

— Анастасия?

— Переживает она.

— Ладно, езжай, — раздраженно произнес Иоанн Васильевич. — Но как вернешься — сначала ко мне.