Этот тупик, топтание на месте объясняется не только отсутствием воли со стороны научного сообщества. Дело не только в отсутствии государственных программ, которые могли бы помочь сдвинуть всё с мертвой точки. А отсюда и проблема отсутствия базовых критериев, своего рода стандартов, которые позволяли бы исследователям называть вещи своими именами. Получается, что мы имеем дело со «стартапом», но затянувшимся на века. Тема по-прежнему остается полунаучной.

Понятие «клиническая смерть» в современной медицине соответствует строгим критериям психофизического состояния организма человека. Тем не менее, стоит нам хоть раз столкнуться с этим явлением в реальной жизни, в момент ухода из жизни близкого человека, как мы понимаем, что медицина придерживается размытых позиций. Медицина больше ни на чем не настаивает. Уважающий себя врач признает, что всего не знает и не всё понимает. С этого момента человек волен поступать так, как он считает нужным. Полномочия медицины здесь заканчиваются. И это ставит нас перед сложным выбором. Во многих случаях, чтобы понять, как поступать правильно, чтобы помочь умирающему – а что может быть для нас в важнее в такой момент? – чтобы помочь самим себе, когда смерть близкого неминуема или уже накрыла нас как цунами, нам приходится полагаться на себя самих, на свои чувства, на интуицию. И это очень непросто.

Ну а когда дело заходит об опыте предсмертного состояния – о смерти мы пока не говорим, – здесь мы остаемся совсем одни. Мы даже не можем с точностью определить, где этот опыт начинается и где заканчивается. С какого момента вообще мы можем говорить о смерти? Как отличить смерть от предсмертного состояния, от умирания? А этот процесс – умирание – может длиться вообще неведомо сколько. Есть случаи возвращения к жизни из состояния окоченения. Что же нам делать?

Прежде всего необходимо прочертить четкие границы. Необходимо предостеречь себя от чрезмерных ожиданий. Дело в том, что по большому счету мы вообще не можем знать того, что происходит за чертой смерти. Тайна сия велика есть. И это не фигура речи. Если хоть какое-то естественное, природное знание нам и полагается «по штату», благодаря нашему «всезнающему» подсознанию, интуиции или нашим религиозным представлениям, то мы должны сказать себе прямо всё как есть. Это не больше чем соприкосновение с тайной. Но не проникновение в саму тайну. Нам дано лишь мельком заглянуть в сопредельное пространство. Но не в саму смерть. Из того мира пути назад нет. И это первая важная констатация.

Все, кто погружается в тему смерти, должны с ясностью решить для себя именно этот вопрос. Серьезный исследователь и начинает, собственно, с констатации: любой опыт смерти, в том числе и клинической, – это еще не сама смерть. Таким образом формируется непреложный критерий: смерть начинается там, откуда до нас больше не доходит никакая информация. Но попытаемся не забегать вперед с выводами…

Интерес к смерти, появившийся в 70-х годах прошлого века, больше отвечает требованиям маркетинговых «технологий», чем реальному спросу на издательском рынке. Это настраивает нас на правильный лад. Ну да, с чего это все очнулись? А раньше это что, никого не интересовало? Серьезные книги на тему о смерти конечно выходили и раньше. Но они оставались незамеченными, невостребованными. Хотя может показаться удивительным, почему такая тема, как смерть, не пробуждала к себе более острого интереса в периоды массовой гибели людей, во время разрушительных войн. Зачем далеко ходить: две не столь давние мировые войны обошлись человечеству в десятки миллионов жизней. Или может быть, вступают в силу какие-то анестезирующие механизмы, которые вырабатывает общество, его коллективное сознание и подсознание, чтобы сгладить тяготы существования?

Появление книг о смерти уже ближе к нам, в 70-е годы, объясняется не только переменами в книгоиздании, когда издателям стали сниться, средь бела дня, новые рынки, но и общим развитием медицины, реанимационных технологий, а также большими сдвигами в кардиохирургии. Отсюда и возросший спрос на информацию о клинической смерти, о приграничных состояниях организма – информацию, максимально обоснованную научно. Одними социально-историческими процессами объяснить возросший интерес вряд ли удастся. Бумеранг вернулся туда, откуда и был запущен.

Из написанного о смерти с научных позиций можно выделить несколько книг, которые стали толчком для настоящих методологических исследований. Это и книга американского врача-психиатора Реймонда Муди «Жизнь после жизни» [1] . Издательский успех книги этой как по цепной реакции вызвал другие публикации и переиздания уже выходивших ранее книг, которые остались незамеченными. С этой же темой до Муди начала печататься Элизабет Кюблер-Росс, детский врач, подданная Швейцарии, уехавшая работать в США после окончания медицинского факультета в Цюрихе. Ее первая книга «О смерти и умирании» [2] , хотя и глубокая по содержанию, востребованная, освещала не самую яркую сторону медали. Кюблер-Росс сосредоточилась на медико-психологических аспектах смерти. Эти сведения конечно тоже захватывающие, информативные. Но это всё же не сам «посмертный опыт», и еще не сама смерть, о которой начали писать другие.

Одновременно с книгой Муди вышли исследования докторов К. Осиса (США) и Э. Харальдссона (Исландия). «В час смерти» 3 – так называется книга, изданная ими в соавторстве в 1977 г. На страницах книги излагаются результаты исследований, которые начали проводиться еще в 1961 г., когда психолог Карлис Осис возглавил программу по сбору и систематизации наблюдений за клинической смертью среди умирающих больных. Свои заключения Осис излагает на основе исследований более чем тридцати пяти тысяч реальных случаев умирания. Сама по себе эта цифра 35 000, опять же, внушительная. И согласно этим внушительным наблюдениям, в большинстве своем люди испытывают в момент смерти не страх, а скорее дискомфорт, но еще чаще безразличие.

Увы, это так. Главный же акцент в исследованиях делался на особенности галлюцинаций, которые якобы видят умирающие. Галлюцинации или видения – пока вопрос остается открытым – бывают практически у всех людей. А «видят» люди довольно странные вещи: нечеловеческих существ, образы какого-то иного мира, настоящих призраков уже умерших людей… Что любопытно, за «призраками» стоят почти всегда реально существовавшие люди, которых умирающий или умерший знал лично. Да и наблюдаются эти галлюцинации у людей в состоянии совершенно ясного сознания, при полноценной работе мозга и вне воздействия каких-либо медицинских или иных препаратов. Это проверенный факт, очень существенный.

Анализируется еще один примечательный факт: многие умирающие часто описывают видения, хорошо известные по древним изотерическим источникам, о которых они никак не могли знать по совершенно объективным причинам. Здесь очень вовремя всплывает имя Карла Юнга [4] , выдающегося психолога, тоже родом из Цюриха, который задолго до всех наших разговоров – пока непонятно о чем – разрабатывал концепцию «коллективного бессознательного». А выглядит концепция Юнга примерно так: есть некое всеобщее знание и опыт, глубоко скрытые в психике человека, которые сам человек не способен ни понять, ни осознать в себе. Но эти глубоко запрятанные знания прорываются наружу через сны, галлюцинации и проч. При исследовании процесса «умирания», таких фактов оказывается действительно слишком много. Тем самым идеи К. Юнга находят себе и подтверждение и применение. По крайней мере, их заново начали оценивать и обдумывать.