Старичок убедился, что здоровье Далласа в порядке и переспросил. Он шевелил губами и чесал бритый затылок, разбирая незнакомые слова. После нескольких пояснений он сказал:

– Щё-та кругом было, я взял кой-щё. Щудные штуки, не жнам начё они надо.

– Пойдём, покажешь, что ты взял, – Даллас решительно опёрся на костыли.

Хижина Старого стояла на отшибе, примыкая к скале. Рукотворное углубление закрыли стеной из сырой глины – вот и вся постройка. Но и это куда добротнее, чем палатки остальных. Жил ведун один. Он завесил всю пещеру амулетами и грубо связанными куклами. Приходилось выбирать, куда поставить ногу, чтобы не наступить на разбросанный хлам. Аккуратнее всего здесь смотрелись вырезанные в стене полки, заставленные каменными и деревянными фигурками. Даллас долго рассматривал ровные ряды многочисленных резных божков. Одни изящные, с мелкими деталями, другие лишь отдалённо напоминали формы человека.

Старый копался в завалах барахла и в итоге разложил перед Далласом хорошо знакомые механизмы. От «Икара» мало что осталось – лишь части корпуса, разломанные сервомоторы и кусок пластикового крыла.

– Мне нужны другие детали. Давай сходим туда, где ты меня нашёл, – Даллас надеялся, что нога не помешает забраться на гору.

– Чую, хошь ты от нас ути к швоим вназат? Ну щё, я те не указ. Шведу, раз хошь, щё. Но ты шперва кажи: чем мы плохи? Иль не так за тобой ходили? Ишь Гулька мокрит тут, – Старый тронул за плечо девушку, которая, осознав к чему идёт дело, начала шмыгать носом и тереть глаза.

– Я понять не могу, чего она от меня хочет, если с ней спит другой? – довольно резко, не глядя на девушку, сказал Даллас.

– А чё хоть ты не лёх со мной? – в сердцах вскрикнула Гулёнка и выбежала вон.

– Видать, ты не жнам ваще как мы тута жизь поживам, – усмехнулся Старый беззубым ртом. – Ешлив баба лежит одна, ешлив она не лялька и ляльку не ждёт, и ешлив не помер родич её, то мужик, хто хочет, лежит с ней. Хто шперва лёх, тот шпит, хто другой ждёт, ешлив тот удёт, иль ищет другу бабу.

Вот оно как. Кто успел, тот и молодец. Плевать на чувства, романтику. Да и от ссор такие правила вряд ли избавляли.

– В любом случае мне здесь не место. Я не могу жить как вы, не могу есть человечину, – Даллас пытался оставаться спокойным, объясняя Старому очевидные вещи.

– Щё жизь така, так щё ты думашь, мы так хочем? Лишь с голодухи не помёрнуть. День-жа-день бабы исть ищат, мужики копать ходят, не то бохи ядный туман нашлют, померут все, хто есь, – в голосе Старого чувствовалась горечь. Он подошёл к нише с фигурками, оглядел их с тоской. – Деды наши как живы штались – не жнам, бохи жалели, мож. Мног-много племенов дедов шхибли. Та и нас мал-мало терь. Напали хады в ту жиму, чуть выбились. Ишь, мал им наш дар, усех коз им дай. Ток подмогли нам други-шошеди. Терь с ними жимню жизь жавели. Так хто шгибнул, тех исть штали. Коз мал-мало, голодуха. А та лялька всё рно б шёня-жавтра уйшла к дедам. А так, ишь, живы жа ней. Ты б помох щуток, кажи, как боли лещить, да де поисть ишкать, пока не уйшёл, ты ж бох, мног-много знаш. А дальш мы как-то шами.

Даллас задумался. Судя по рассказу ведуна, этим людям приходилось несладко. Но то, как они выживают, человеку из Ориона кажется диким. Возможно, у них просто нет выбора. В других условиях они бы стали культурнее, жили иначе. Этим людям просто нужна помощь. Им необходимо продовольствие, лекарства, знания. Всё это есть на Орионе. Найдутся там и неравнодушные люди, которые помогут. Как ни посмотреть, Далласу необходимо попасть обратно или вызвать помощь. И он придумает, как это сделать.

Даллас шёл по снегу за Старым, опираясь на палку и осторожно ступая на больную ногу. Ведун не спешил. По пути он то и дело рассказывал истории, дожидаясь, пока его хромой спутник преодолеет подъём. Снег лежал намного выше, когда Старый нашёл его, распластанного в сугробе. Сам он пошёл тогда в горы за травами и кореньями, которые не доверял собирать никому.

Старый рассказывал, что, когда был моложе, поднялся на вершину горы – выше облаков. Там он увидел первого бога и тот ослепил его за дерзость – недостойный человек взобрался, чтобы узреть непостижимое. Но к счастью, бог сжалился и вернул бедняге зрение, услышав заверения, что смертный не желает стать небожителям ровней. А когда этот бог ушёл, один за другим проснулись деды – их глаза светились во тьме, подмигивали, а иногда роняли слезу, оплакивая жизнь потомков. Все люди когда-то были богами, но за поступки их низвергли на землю. И только после смерти позволено вернуться на небо.

Молодой ведун не спал всю ночь, любуясь мерцающими глазами дедов, да подбрасывая топливо в огонь, чтобы согреться. И он увидел, как на небо пришёл ещё один бог – его лицо светилось так ярко, что снег вокруг заискрился и стал синим. Старый понял, что это главный бог ночи. Он обратился к нему, попросив разрешения врачевать народ своего племени, заглядывать в прошлое и будущее, молить о ранней весне и поздней зиме. Бог оставался молчаливым, но Старый заметил улыбку и понял, что хоть и недостойны смертные божественных слов, но просьба его услышана и принята.

Старый, которого, похоже, и в годы молодости, называли именно так, дождался, пока небожители уйдут – бог ночи за горы, а деды уснут, закрыв глаза. Небо окрасилось розовым, и он увидел дом богов – большое блюдо, висящее вдалеке. Знать, все они спали именно там, пока главный бог дня бродил по небу.

К утру у Старого закончились дрова, он покинул вершину и спустился в сумрачный мир – отбывать наказание, возложенное на предков. Кроме того, он уже получил одобрение заниматься ведунством. Оставалось надеяться, что когда-нибудь боги сжалятся над людьми и позволят, не дожидаясь смерти, жить на небесном блюде, а ночами взирать блестящими глазами на горы и облака.