Не знаю, что-то с глазами моими стало. Лес немного не узнаю, сосна, под которой мы спали, немного повыше была. Черничник на поляне все тот же, ближе к краю болота суше и явно можно пройти почти что и посуху. Чудны дела твои. Тащиться в лапы немцам нельзя, а вот, если взять круг через ольховник, можно выбраться к моей незапамятной мельнице, где нас потчевали сто лет назад мельник с дочкой. Там место тихое, на развалинах разве что змею встретишь. Можно денек, другой перекантоваться. Вопрос только, дальше то что? Некуда дезертиру деться. Или к немцам в полицаи, или ищи родную часть и иди снова в атаку. Если б Анька не подтолкнула, долго бы топтался на месте. Двинулись в очередной поход через трясину. Палки я выломал и для себя и для подруги надежные. Строго настрого приказал следовать след в след. Обувь наша за ночь высохла. Сейчас опять намочим ноги, но болеть нельзя. Чихнешь, выдашь себя, немцы мигом тебя вылечат.

Вот так бредем. Болотная жижа булькает, лягушки на кочках лупоглазые смотрят на нас и, наверное, удивляются. Нашли, думают, место для прогулок. Суши им мало.

Кукует кукушка в лесу и где-то…. Нет, не может быть, медведь рявкнул. Нашел время и место, дурак. Война, а ты бродишь, на пулю нарываешься.

– Это кто Боря?

– Фашист заревел. Его змея за ногу укусила.

Анька, наконец, улыбнулась, сорвала с кочки морошку и отправила в рот.

Мы брели, брели и встретили. Нет, не фашиста и не советского бойца, разыскивающего дезертира Борю. Увидели мы бабку на болоте, как ни в чем ни бывало собирающею ягоду. В какой-то дерюжке, с берестяным кузовком. Весьма колоритная бабуля. Персонаж на все времена. На такую глянешь, забудешь какое тысячелетие на дворе.

– Что милые, ягоду брать? А я вам такое разрешала?

Такое заявление, да здоровенному мужику и еще и с винтовкой.

– Вообще-то бабушка война, шли бы вы домой, не ровен час, бомба с неба упадет, да вас ушибет.

– Я тебя сама сейчас ушибу!

И тут Анютка меня удивила.

– Бабушка, да зачем сердиться. Дайте мы пройдем и больше здесь ходить не станем. Собирайте в свое удовольствие.

И по плечу бабулю гладит, в глаза ей глядит, что-то шепчет на ухо. Чего уж нашептала, не знаю. Вредная старуха заулыбалась, словно старуха Шапокляк.

– С женихом значит идешь. Ну, иди, иди, тут близко.

– Анечка. Тут загса на болоте нет. И приглашать чужую бабку в качестве свидетеля не годится.

– Надо Боря, отвечает. Пойдем дальше, еще одного человека встретим. Ты только не удивляйся. Я не всё тебе сказала. Но всё будет хорошо у нас с тобой. Ребенок девочка будет, красивая, а глазки как у тебя.

На почве нервного потрясения от прошедшего боя у девушки случилось нервное расстройство. И зачем таких дохлячек в армию берут?!

Он сидел на поваленной сосне и вид у него был совсем не советский. С таким видом его бы в городе мигом в милицию или в более серьезную организацию отправили. Нечего народ смущать. Сгорбленный, в какой-то шубе драной, не пойми из зайца или другого зверя. На голове не шапка, а высотный дом. Исключительно удобная для летнего периода форма одежды. Впрочем, комаров она, наверное, отпугивает. Я бы на их месте тоже бы испугался. А уж зубастый дед, такие бы зубы молодому, орехи можно зубами грызть. Глядит дед на нас, улыбается своими ужасными зубами. И никак его не обойти. На узенькой тропочке между двумя озерцами, затянутыми ряской, расселся и не сдвинешь.

– Дедушка, вот погляди на Борю, запомни его. Тропинку, если где встретишь, открой, не дай в лесу заблудиться. Сам чувствуешь, наш он. Пусть и человек, но свою силу имеет.

– Думаешь, стоит помогать? Не навредит?

– Сейчас он неумеха, не знает ничего, всего боится. А там приучится, свое место найдет.

– Ну иди себе, графское отродье, погляжу как ты себя поведешь. А нет, так и суда нет. Дорог в лесу много, ни одна никуда не ведет.

Морозом по коже от его речи и от морды его колючей. Зубов вроде еще больше в пасти стало. Но посторонился. Анютка меня сразу потянула за собой, дескать, проходим скорее.

Куда я попал, куда меня попали. Гестаповец какой-то, а не дед.

Мы скоро выйдем к реке, дорога пошла на подъем. Странно, шума боевых действий с утра не было слышно. Немцы что, окапываются на позициях, ждут подкрепления? Вчера в небе летали самолеты, шли один за другим в сторону Питера. Теперь тишь, да безмолвие. А солнышко светит, щебечут птички, Анька трется разрумянившейся мордочкой о мое плечо. Но меня, после её непонятных разговоров с лесными людьми, приласкать её как-то и не тянет. Странная медсестричка, если не сказать больше.