А потом так же внезапно исчезла Бебель. В течение нескольких дней после исчезновения капрала она появлялась на улице — в прискорбно немытом и нечесаном виде, — но когда мистер Англичанин заговаривал с нею, она не отвечала, пугалась и убегала прочь. Теперь же походило на то, что она убежала совсем. А Главная площадь лежала под окнами пустынная и опустевшая. Стыдясь и стесняясь, мистер Англичанин никого ни о чем не спрашивал, он только смотрел в окна, выходящие на улицу, смотрел в окна, выходящие во двор, слонялся по площади, заглядывал в парикмахерскую и проделывал все это и еще многое другое, посвистывая и напевая, с таким видом, словно и речи быть не могло, что ему кого-то недостает; но однажды после полудня, когда та сторона площади, где мосье Мютюэль обычно гулял на солнышке, была уже в тени, так что старик согласно заведенному порядку не имел никакого права выносить на улицу свою красную орденскую ленточку, он вдруг взял да и вышел навстречу англичанину, уже за двенадцать шагов сняв свой картуз! Мистер Англичанин начал было по привычке ворчать: «Тебе-то какое…» — но прикусил язык.

— Ах, как грустно, как грустно! Увы, какое несчастье, как грустно! — произнес старый мосье Мютюэль, покачивая седой головой.

— Тебе-то ка… то есть, я хотел сказать, что вы имеете в виду, мосье Мютюэль?

— Наш капрал. Увы, наш дорогой капрал!

— Что с ним случилось?

— Вы ничего не слыхали?

— Нет.

— На пожаре. Ведь он был такой храбрый, такой ревностный служака. Ах, слишком храбрый, слишком ревностный!

— Чтоб тебя черт побрал! — нетерпеливо перебил его англичанин. — Простите… я хотел сказать — меня… Я не привык говорить по-французски… Продолжайте, пожалуйста.

— И упавшим бревном…

— Боже мой! — воскликнул англичанин. — Но ведь, кажется, на пожаре погиб солдат?

— Нет. Капрал, тот самый капрал, наш дорогой капрал. Все товарищи его любили. Похороны произвели на всех трогательное впечатление… душераздирающее. Мосье Англичанин, на глазах у вас выступают слезы.

— Тебе-то ка…

— Мосье Англичанин, я уважаю ваше волнение. Я кланяюсь вам с глубоким почтением. Я не буду навязывать свое общество человеку, столь благородному.

Мосье Мютюэль, джентльмен с ног до головы, можно сказать до последней нитки его тусклой манишки, — джентльмен столь чистой воды, что, когда он сжимал сморщенной рукой дешевую жестяную табакерку с четвертью унции дешевого нюхательного табака, то любая щепотка этого табака и та превращалась в нечто джентльменское, — мосье Мютюэль проследовал дальше с картузом в руках.

— Не думал я, — сказал англичанин, погуляв несколько минут и неоднократно высморкавшись, — не думал я, когда осматривал кладбище… что мне снова придется пойти туда!

Он пошел прямо туда и, войдя в ворота, остановился, раздумывая, не спросить ли привратника, как пройти к могиле. Но он меньше чем когда-либо был расположен задавать вопросы и потому решил: «Наверное я увижу на этой могиле что-нибудь такое, что поможет мне узнать ее».

В поисках могилы капрала он не спеша бродил то по одной дорожке, то по другой, высматривая среди крестов, сердец, колонн, обелисков и надгробных камней холмик свежевзрытой земли. Теперь ему стало грустно при мысли о том, как много на этом кладбище мертвых, — в первое его посещение ему казалось, что их раз в десять меньше, а побродив и поискав еще немного, он сказал себе, окинув взглядом еще одну вереницу могил: «Должно быть, все умерли, кроме меня».

Нет, не все. На земле спад живой ребенок. Так оно и вышло: англичанин и в самом деле увидел на могиле капрала то, что помогло ему узнать ее, и это была Бебель.

Так любовно убрали товарищи покойного солдата место его последнего упокоения, что оно успело превратиться в хорошенький садик. На зеленом дерне этого садика, прижавшись щекой к траве, спала Бебель. Простой, некрашеный деревянный крестик стоял, вкопанный в дерн, и коротенькая ручонка Бебель обвивала этот крестик так же, как раньше много раз обвивала шею капрала. В могилу воткнули крошечный флажок (французский национальный флаг) и украсили ее лавровым венком.

Мистер Англичанин обнажил голову и несколько мгновений стоял молча. Но вот он надел шляпу, стал на одно колено и тихонько приподнял девочку.

— Бебель! Крошка моя!

Бебель открыла глазенки, все еще мокрые от слез, и сначала испугалась, но, узнав англичанина, пошла к нему на руки, пристально глядя на него.

— Не надо лежать здесь, крошка моя. Пойдем со мною.

— Нет! нет! Нельзя же бросить Теофиля. Я хочу к доброму, милому Теофилю!

— Мы поедем искать его, Бебель. Поедем искать его в Англии. Поедем искать его у моей дочери, Бебель.

— А мы найдем его там?

— Мы найдем там самое лучшее, что от него осталось. Пойдем со мной, бедная, заброшенная малютка! Призываю небо в свидетели, — тихо произнес англичанин и, прежде чем встать, прикоснулся к дерну в том месте, где под землей лежала грудь доброго капрала, — что я с благодарностью принимаю на себя заботу об этом ребенке!

Идти было далеко, и девочку пришлось взять на руки. Она тотчас же снова уснула и теперь уже обнимала за шею англичанина. Он взглянул на ее истрепанные башмачки, на ее исцарапанные ножки, на ее усталое личико, и понял, что она приходила сюда каждый день.

Он уже отошел было от могилы со спящей Бебель на руках, но вдруг остановился, задумчиво посмотрел на землю, задумчиво окинул взглядом соседние могилы.

— Такой уж обычай у этих людей, и ничего плохого в нем нет, — нерешительно проговорил мистер Англичанин. — Я, пожалуй, не прочь последовать их примеру. Никто не увидит.

Стараясь не разбудить Бебель, он пошел к сторожке, где продавались венки и прочее, и купил два венка. Один голубой с белым, украшенный блестящей серебряной мишурой, с надписью: «Моему другу»; другой неяркого красного цвета с черным и желтым и тоже с надписью: «Моему другу». С венками в руках он вернулся к могиле и снова опустился на одно колено. Приложив яркий венок к губам девочки, он помог ей повесить его на крест; потом повесил и свой венок. В сущности, венки эти довольно хорошо гармонировали с садиком. «Моему другу»; «Моему другу».