Аллейн негромко свистнул сквозь зубы.

– Эй! Берт! – позвал он.

Шофер оглянулся, и Аллейн увидел его надежное лицо. Аллейн кивнул, и Берт поднялся по лестнице.

– Добрый день, – сказал он. – Как нехорошо. Убийство, а?

– Слушайте, как вы смотрите на то, чтобы помочь? Доктор Кармайкл и я должны кое-кого навестить, но мне не хочется оставлять этот коридор без присмотра. Не будете ли вы так добры побыть здесь? Надеюсь, мы не задержимся надолго.

– Не вопрос, – Берт кивнул головой в сторону двери в спальню. – Это там?

– Да. Дверь заперта.

– Но вы думаете, что кто-то может начать вынюхивать?

– Вроде того. Ну так что?

– Я не против. Все придется делать самому, да?

– С доктором Кармайклом. Я был бы вам очень благодарен. Никто не должен туда входить, кто бы он ни был.

– Понял, – сказал Берт.

И он развалившись сел на стул за ширмой.

– Пойдемте, – сказал Аллейн доктору Кармайклу. – Где его комната?

– Сюда.

Проходя мимо двери в студию, Аллейн остановился:

– Секундочку.

Он вошел. Трой сидела на краю подиума и выглядела очень несчастной. Она вскочила ему навстречу.

– Ты все знаешь? – спросил он.

– Синьор Латтьенцо пришел и сказал мне. Рори, какой ужас!

– Знаю. Жди здесь. Хорошо? Или хочешь лечь?

– Я в порядке. Мне кажется, я еще не до конца поверила в то, что это случилось.

– Я недолго, обещаю.

– Не думай обо мне. Я в порядке. Рори, синьор Латтьенцо, кажется, считает, что это был Филин, фотограф. Это возможно?

– Думаю, вряд ли.

– Я не очень-то верю в существование этого фотографа.

– Мы поговорим об этом потом, если хочешь. А пока что найди мне, пожалуйста, мой фотоаппарат, большую колонковую кисть и тальк во флаконе с распылителем.

– Конечно. В нашей ванной есть по меньшей мере три таких флакона. Почему люди вечно дарят друг другу тальковую присыпку и никогда не пользуются ею сами?

– Надо в этом разобраться, когда будет время. Я вернусь за всеми этими вещами.

Аллейн поцеловал жену и вернулся к доктору.

Комната Руперта Бартоломью была через две двери дальше по коридору. Доктор Кармайкл остановился.

– Он не знает, – сказал он. – Если, конечно, кто-нибудь не пришел и не сказал ему.

– Если он принял пилюлю Латтьенцо, то должен сейчас спать.

– По идее да. Но эти таблетки самого слабого действия.

Доктор Кармайкл открыл дверь, Аллейн вошел вслед за ним.

Руперт не спал. Он даже не разделся. Он сидел на кровати, выпрямившись и обхватив руками колени, и показался им совсем юным.

– Здравствуйте! – сказал доктор Кармайкл. – Это еще что такое? Вы должны были крепко спать. – Он взглянул на прикроватный столик с зажженной лампой, стаканом воды и лежащей рядом таблеткой. – Значит, вы не приняли таблетку, которую дал вам Латтьенцо. Почему?

– Не захотел. Я хочу знать, что происходит. Все эти крики и беготня. – Бартоломью посмотрел на Аллейна. – Это была она? Белла? Это из-за меня? Я хочу знать. Что я наделал?

Доктор Кармайкл взялся пальцами за запястье Руперта.

– Ничего вы не наделали. Успокойтесь.

– Тогда почему…

– Суматоха, – сказал Аллейн, – не имела к вам никакого отношения. Насколько нам известно. Абсолютно. Это кричала Мария.

На лице Руперта появилось и тут же исчезло выражение, которое при менее драматичных обстоятельствах можно было бы описать как обиженное; затем он искоса посмотрел на них и спросил:

– Тогда почему Мария кричала?

Аллейн обменялся взглядами с доктором, и тот едва заметно кивнул.

– Ну? – требовательно повторил Бартоломью.

– Потому, – сказал Аллейн, – что случилось несчастье. Трагедия. Смерть. Для вас это будет потрясением, но, насколько мы можем судить (надо признаться, не слишком глубоко), нет причин связывать это с тем, что произошло после спектакля. Вы все равно об этом узнаете, так что нет смысла утаивать это от вас.

– Смерть? Вы хотите сказать… Вы же не о… Белле?

– Боюсь, что так.

– Белла? – недоверчиво переспросил Руперт. – Белла? Мертва?

– В это трудно поверить, да?

Последовало долгое молчание, которое первым нарушил Руперт: