– Мой брак с Кенельмом вряд ли послужит делу, – сказала Рангхиль. – Я уйду в его дом и разделю его землю – не наоборот. Вот если бы ты…

– Женился на Кенельме? – в притворном ужасе возопил Роалль. – О нет!

– Не время дурачиться, – досадливо поморщилась Ранди. – На его сестре, к примеру.

– Но у Олдхама нет сестры, – напомнил Роалль.

– К сожалению.

Близнецы умолкли. Воины за столом хохотали, смех метался над ними, как пламя над сухой травой; от очага тянуло вкусным запахом жареного мяса и золы, на которую капал жир.

– Мы слишком мало знаем о наших соседях, чтобы строить какие-то планы, – наконец, нарушила молчание Рангхиль.

– Нам никогда не требовалось знать о них много.

– Пока был жив отец…

– Да.

Олафа Миккельсена, громадного, с виду злого, словно сошедшего с небес скандинавского бога, боялась вся округа. При нем Кенельм не осмеливался выказывать свои претензии столь явно. Полунамеки, шутки – вот все, что он мог.

– Мне стоит написать тэну Лефстану, – предложила Рангхиль.

– И верно, – оживился Роалль, – он давно не приезжал к нам! Мы устроим пир в честь его приезда.

– У меня нет в том сомнений, но я хочу позвать его не за этим. Он знает, кажется, всех людей в мире. Он расскажет нам о Кенельме и других Олдхамах. Мы должны знать своих… соседей.

– Ты хотела сказать – врагов, – усмехнулся Роалль. Эта его ухмылка, когда уголок рта вздергивался, а губы растягивались, приоткрывая белые зубы… В такие моменты молодой тэн напоминал хищника, готового вцепиться горло.

– Да, но не сказала. Я надеюсь, что мы не станем врагами.

Рангхиль поднялась. Было далеко за полночь, кое-кто из воинов уже храпел прямо под лавками, а утро в замке начиналось рано. Иногда и ночь завершиться не успевала.

– Хорошо, – Роалль посмотрел на нее снизу вверх, – напиши ему. Я буду рад видеть старого Лефстана.

Рангхиль кивнула и пошла к лестнице, ведущей наверх, к ее комнате. За спиной у девушки раздался нестройный, возглавляемый единственным местным певцом хор голосов:

Ранди впервые не понравилась эта песня.

Тэн Лефстан был именно тем человеком, из-за которого отношение семьи Миккельсенов к саксам оставалось добрым. Этот мужчина, преклонных уже лет, но неиссякаемой бодрости духа и силы, дружил с Олафом, а после его смерти оказывал честь дружбы и его детям. Он владел землями к западу от надела Миккельсенов и являлся тем соседом, с которым приятно иметь дело. На него можно было бы положиться в случае, ежели кто-нибудь вздумает прийти отвоевать кусок нортумбрийских равнин, только вот людей у тэна Лефстана имелось совсем немного. Годных воинов – и тех разве что человек тридцать, и все пешие, – а саксы все чаще воевали верхом, провозглашая преимущество конницы. Им не особо верили (кто же по доброй воле возвысится над сражающимися, где ты и стрелам открыт, и копьям!), однако нельзя не признать, что равное количество конных и пеших, выставленных друг против друга, сходились с довольно тревожащим результатом. А уж насколько быстро могла перемещаться конная армия! Роалль, к примеру, старался развести побольше коней и научить своих дружинников верховому бою, однако лошадь – удовольствие дорогое. И растет она не один год. А если приходится коней еще и королю отдавать… Даже после смерти отца, по заведенному правилу, пришлось лошадей преподнести в дар – двух неоседланных, двух в полной сбруе; а еще вступающий в права наследования Роалль отослал в Лондон два меча, четыре копья, четыре щита, шлем, доспехи и пятьдесят манкусов [7] золота – но об оружии и деньгах не жалел, а вот о конях очень.

Тем не менее, как бы ни складывались военные отношения людей и лошадей, тэн Лефстан в Данелаге своих земель пока не утратил и с удовольствием навещал Миккельсенов, да и к себе приглашал. В его замке, маленьком и тесном, Рангхиль, тем не менее, любила бывать. Там было уютно. Однако сейчас отправляться к тэну Лефстану нельзя – не хотелось покидать свои владения. Лучше пригласить его сюда, устроить пир, как предлагает брат, и расспросить после нескольких кубков медвяного эля.

Рангхиль отправила письмо следующим же утром. Она радовалась, когда отец решил, что его наследники оба должны уметь читать, писать и знать счет; это облегчало ведение хозяйства и просто было приятным и полезным умением. Книги к Миккельсенам попадали редко и стоили очень дорого, но те, что имелись в заветном сундуке, Ранди бережно хранила. А составить письмо старому другу означало получить удовольствие от написания и порадовать старика. Тэн Лефстан ценил уважение, а послание, переданное не на словах, в запечатанном свитке, совершенно определенно это уважение показывало.

Поэтому неудивительно, что через два дня после того, как письмо было отправлено, на западной дороге, ведущей к замку, показалась цепочка людей. Конными были двое – сам тэн Лефстан и дружинник Роалля, отосланный с приглашением. Впереди пешком шествовал знаменосец, несший стяг с гербом тэна Лефстана, а за всадниками – человек десять саксонских воинов. Все это были давние знакомцы, и замок оживился, готовясь к приему добрых гостей.

Роалль, с утра ездивший вместе с Хальдором на соколиную охоту, уже возвратился и стоял на пороге дома рядом с Рангхиль. Он окинул ее внимательным взглядом и улыбнулся:

– Твое платье мне нравится.

– Ты видел его много раз, – она отразила улыбку брата.

– От этого оно не перестало нравиться мне.

Платье было по нраву и Рангхиль – темно-зеленое, как дубовая листва в августе, отороченное серебряной лентой и с вышитыми цветами на воротнике. Швея скроила платье так удачно, что высокая и довольно крепкая Ранди смотрелась в нем невесомой и хрупкой, словно лесная фея. О феях ей рассказывали саксы – у них тут, оказывается, на холмах чего только ни водилось. Страшно из дому выйти, особенно ночью, особенно при луне.